Я уставился на торчащее из его живота оружие. Черноволосый вытащил мой керамбит, обтер о шорты мертвеца и протянул мне.
– Первое убийство?
Я кивнул и забрал у него нож дрожащими пальцами.
– Не последнее.
Двое других русских тоже были мертвы. У них были сломаны шеи. Парень протянул мне руку, я ухватился за его ладонь и поднялся на ноги.
– Пора валить отсюда. Скоро сюда набежит толпа русских мордоворотов. Шевелись. – Он повел меня к видавшему виды пикапу. – Я тут бываю на боях и заметил, как ты околачивался последние пару ночей на этой парковке.
– Почему ты мне помог?
Он снова криво ухмыльнулся.
– Потому что мне нравится драться… и убивать. Потому что я ненавижу гребаную Братву. Потому что моя семья тоже хочет моей смерти. Но самое главное – потому что мне нужны преданные мне люди, которые помогут вернуть то, что принадлежит мне.
– Кто ты такой?
– Римо Фальконе. И скоро я стану Доном Каморры. – Он открыл дверь своего пикапа, почти залез внутрь и только тогда добавил: – Ты можешь помочь мне или можешь подождать, пока до тебя доберется Братва.
Я сел к нему в машину. Не из-за Братвы.
Римо дал мне новую цель, новую судьбу.
Новую семью.
Леона
Окно в автобусе «Грейхаунд» казалось мне липким от жары, а может, липким было мое лицо. Младенец в заднем ряду перестал орать минут десять назад – наконец-то, спустя почти два часа. Я отлепила щеку от стекла, чувствуя себя вялой и измотанной. Проведя несколько часов в тесном кресле, я не могла дождаться, когда вырвусь из душного салона автобуса. Мимо проплывали фешенебельные особняки пригорода Лас-Вегаса, с ухоженными лужайками, щедро поливаемыми системами орошения. Окруженные пустыней, они должны были демонстрировать высшую степень богатства. Замысловатые рождественские гирлянды украшали свежевыкрашенные фасады и входные двери домов.
Здесь очень красиво, но остановка не моя.
Автобус двинулся дальше, под моими босыми ногами завибрировал пол. Конечная его остановка – в той части города, куда не отваживался ступить ни один турист. Шведский стол стоит здесь всего 9.99 баксов, а не 59, как везде. У меня не было денег ни на то, ни на другое. Я ничего не имела против этого места. Я в таких выросла. В Фениксе, Хьюстоне, Далласе, Остине и многих других, о которых даже вспоминать не хочется. Сунув ноги во вьетнамки и перекинув через плечо рюкзак, я приготовилась выйти из автобуса.
Машинально потянулась в карман за телефоном, которого там уже не было. Мать продала его, чтобы купить последнюю дозу. Как пить дать, ту двадцатку, которую она выручила за мой сотовый, ей дали из жалости.
Я пропустила вперед большинство пассажиров, прежде чем сама вышла из автобуса, а оказавшись на солнце, глубоко вдохнула. Воздух казался суше, чем в Остине, и на несколько градусов холоднее, но все же это не зимний холод. Почему-то вдали от матери я почувствовала себя гораздо свободнее. Это была ее последняя попытка пройти курс реабилитации. Она должна была постараться. А я глупо надеялась, что у нее получится.
– Леона? – откуда-то справа до меня донесся низкий голос.
Я удивленно обернулась. В нескольких шагах от меня стоял отец, немного располневший и полысевший. Я не ожидала, что он будет меня встречать. Да, обещать-то он обещал, но я знала цену обещаний родителей. И гроша ломаного не стоят. Возможно, он и правда изменился, как заверял меня.
Отец торопливо затушил сигарету о подошву потрепанных мокасин. Рубашка с короткими рукавами обтянула его живот. В целом вид у него был какой-то потрепанный, что заставило меня забеспокоиться о его состоянии.
