Однако неудачный первый опыт, когда Константин, казалось бы, оплошал перед товарищами, не прошел для него впустую. Мысленно он вновь и вновь возвращался к событиям того дня: неужели он хуже других, не такой, как все? И вот, спустя месяц, как-то утром, когда он, по обыкновению, занимался морскими науками, в душе вспыхнула, как яркое пламя, страсть. Он должен… сегодня… сей же час побывать у женщины, узнать на личном опыте, что же это такое – плотская любовь. Константин быстро спустился по трапу на пристань, и ноги его сами привели на 27-ю улицу, к знакомому уже зданию публичного дома.
Покинул этот вертеп он поспешно. Юношу мучила совесть, ему было стыдно за содеянное. И, лишь вернувшись на фрегат, он вспомнил, что забыл в номере нательный крест, подаренный матерью. Как ни тяжело было это сделать, пришлось все же вернуться. К счастью, крест не пропал, он так и лежал на стуле, возле измятой постели – как немой укор о свершившемся падении.
…Думы о Родине в эти дни нечасто посещали моряков. Ведь русские газеты в иностранных портах не продаются, а в иностранных о России упоминается лишь вскользь. Даже о новых императорских указах на фрегате не всегда известно. Помыслы членов команды «Светланы» совсем о другом: какой будет погода в ближайшие дни, сколько миль осталось до берега, в срок ли выплатят жалованье… И только 25 апреля, когда командование объявило о войне с Турцией, моряков захлестнула волна патриотизма. После торжественного богослужения во славу русского оружия эскадра покинула берега Америки.
Всеобщее настроение – бить турок! – разделял и великий князь Константин. Его волнует сейчас лишь одно: отец может не отпустить его из-за молодости защищать братьев-славян. А ему так хочется отправиться с экипажем к театру военных действий на Дунай! 28 мая юный моряк записывает в дневнике: «Я решился тогда с револьвером прийти к папа и застрелить себя в случае отказа». Но все же он надеется на родительское понимание и уступчивость и отправляет отцу телеграмму с просьбой разрешить ему ехать в армию под командование адмирала Ф. Дубасова. Великий князь Константин Николаевич уже получил извещение от командира «Светланы» о страстном желании сына, и пишет Костюхе ответ:
…Я отсюда, из Петербурга, ни разрешать, ни запрещать не могу. Храни тебя Господь. Посылаем тебе наше родительское благословение и молимся за тебя. Помни, какая кровь у тебя течет в жилах.
19 июня фрегат «Светлана» вошел в порт Кронштадта. Моряки воочию увидели ликование соотечественников. Представители буквально всех слоев населения были уверены: не пройдет и месяца, и магометане будут разгромлены! Древняя Византия возродится, как птица Феникс, из пепла, и на прекрасном куполе Святой Софии засверкает, как прежде, святой крест. Это общее мнение усиливалось многократно благодаря тому, что сам император, покинув в начале войны Санкт-Петербург, приказал обустроить свою Ставку в прифронтовой полосе.
Во всех крупных городах России возникали Славянские комитеты, члены которых делом чести считали собирать пожертвования для коренного населения Балкан. В их задачу входило также отправление русских добровольцев на фронт. Идти в бой против неверных призывали лучшие люди земли русской. Вот что писал в те дни замечательный русский писатель Иван Аксаков:
Настоящая война – дело не только чести, но, что всего важнее, и совести народной… эта война праведная, эта война – подвиг святой, великий, которого сподобляет Господь Святую Русь.
