Послышался щелчок замка, звякнули дверные цепочки, и дверь приоткрылась.
Егор Степанович напоминал высушенную палку: высокий, очень худой и сморщенный.
– Давай паспорт. – Он протянул руку с крючковатыми пальцами.
Я передал паспорт и не успел опомниться, как старик, выудив из кармана телефон, сфотографировал один за другим два разворота паспорта.
– Теперь деньги, – потребовал он, возвращая корочку.
– На самом деле я по поводу Евы, – решительно сказал я, наивно полагая, что раз он видел мой паспорт и даже зафиксировал его, то теперь проникнется ко мне доверием. – Вы знаете Еву? Девушку, которая сняла у вас комнату. Я опасаюсь, что с ней что‑то случилось, поэтому хотел попросить у вас ее телефон.
– Никого не знаю, ничего не знаю. Уходи!
В ту же секунду дверь захлопнулась.
– Я вас очень прошу! Можете мне не открывать, – снова закричал я. – Скажите только номер ее телефона, и все. Вы же видели мой паспорт. Ева моя хорошая знакомая, и я хотел бы с ней поговорить. Знаю, что она оставила вам свой номер…
– Никого не знаю. Ничего не знаю, – повторил старик.
– Пожалуйста! Это очень важно. Если хотите, позвоните ей сами, я могу поговорить с ней по вашему телефону, в вашем присутствии. Мне просто выяснить, все ли с ней в порядке.
За дверью повисла тишина, и я снова нажал на звонок.
– Я уже вызываю полицию, – взвился старик. – Уходи немедленно!
– Предложи ему деньги. – Громкий шепот за спиной заставил меня вздрогнуть и обернуться.
В щели приоткрытой соседской двери едва различимо проступал бледный контур лица.
– Что? – переспросил я, хотя прекрасно слышал.
– Егор Степаныч деньги любит.
Сколько ни силился, я не мог рассмотреть говорившего, но, судя по росту и голосу, это, скорее всего, был ребенок.
– Егор Степаныч, – воодушевившись, позвал я. – Я готов заплатить за ее номер.
– Сколько? – тут же откликнулся старик.
Я достал из кармана смятые купюры и пересчитал: четыреста рублей сторублевыми бумажками и две по пятьдесят.
– Триста рублей.
– Я вызываю полицию, – проскрипел Егор Степаныч.
– Пятьсот.
– Уходи!
– А сколько нужно?
– Три тысячи. Наличными.
– Так много? У меня столько нет.
– Тогда я звоню в полицию.
Я снова порылся в карманах.
– Хочешь, я тебе дам три тысячи? – предложил голос из‑за соседской двери.
– Серьезно? – Я недоверчиво уставился в щель.
– Ну, у тебя же на карте есть? Переведешь, а я тебе бумажки.
Отдавать три тысячи за номер телефона было безумием, но я совершенно растерялся, понимая, что другого выхода нет.
– Ладно. Давай.
В щели вспыхнул свет, и я наконец увидел взлохмаченную девчонку в новогодней пижаме.
Она продиктовала свой номер телефона, и я перевел Наталье Ивановне К. три тысячи рублей.
После чего дверь закрылась, и на долю секунды я вдруг забеспокоился, что меня кинули, однако Наталья Ивановна довольно быстро вернулась и позвала:
– Зайди сюда.
– Зачем?
– Через порог нельзя ничего передавать. Не знаешь, что ли? – Она посторонилась, пропуская меня в свою квартиру. – На площадке холодно. А я болею.
На вид девчонке было лет шестнадцать. Облако длинных всклокоченных волос, любопытные глаза, подростковая неловкая суетливость.
В квартире сильно пахло апельсинами.
– Держи. – Она сунула мне в руку три тысячных купюры. – Егор Степаныч нам все продает. Смородину дачную, грибы, семечки и кабачки. Жадный очень. Мы бы и не брали, но мама считает, что «неудобно». Он приносит и говорит, что специально для нас привез. Хотя мы не просим. А потом торгуется еще. Но три тысячи за номер телефона – это, конечно, ужас.
