Полистав газету дальше, наткнулся на коллекцию скучных жалоб о плохих дорогах и отсутствии асфальта на тротуарах. Наверное, это тоже делалось специально. Ямы нужны для чего? Чтобы разводить лужи! Все знакомые ребята на них тренируются: малыши глубину меряют, кто постарше – в длину прыгают. Почему, вы думаете, мой результат с места – два метра двадцать сантиметров? Лужевая школа! Хотя, если честно, очень хотелось, чтобы в каждом квартале были спортивные площадки. Футбольные, баскетбольные, волейбольные, теннисные – на любой вкус. Как в американских фильмах. А при школах бассейны или аквапарки! Все ребята тогда спортивные были бы!
Вот вырасту – этим и займусь: сначала на строителя выучусь, а как новый спортивный комплекс построю – на тренера, чтобы там работать.
На развороте газеты важно восседало интервью с заезжими артистами, которые всячески восторгались нашей архитектурой и тщательно сохраняемым особым вятским говором, радовались, что в Кирове проживает множество изумительно своеобразных людей, которых мало кто знает по причине их тотальной стеснительности, также являющейся чертой местного национального характера. Например, картины, оказывается, можно не только рисовать, вышивать крестиком или вырезать из дерева, но и собирать из разноцветных спичек, фигурно забитых гвоздей, засушенных растений или разноцветных тряпочек.
Я отложил газету, подошёл к окну и взглянул на знакомые просторы совершенно другими глазами. С высоты седьмого этажа нашей древней девятиэтажки, поселившейся когда-то на самом высоком из семи холмов, родина показалась не такой уж и малой. Лохматые облака беспечно проносились по кроткому голубому небу, а под ним, растянувшись до самого горизонта многочисленными коробками новых и старых домов, щедро украшенный букетами осенних деревьев, дышал город.
Часть его была родным кварталом. Недалеко за деревьями пряталась моя школа, прямо напротив окон краснел купол Дворца пионеров, окружённый курганами-памятниками, блестела умытая дождём дорога. Из окна кухни передавал привет двор с раскидистыми тополями и одинокой «хлопалкой», бывшей попеременно то воротами, то турником; громоздкий гараж, на который любили забираться зимой и прыгать в снег, закручивая лихие сальто.
«Пожалуй, о малой родине – слишком трудная тема, напишу лучше про нашу квартиру, – подумал я. – Она тоже супер-особенная: из всех четырёх окон линия горизонта видна! И назову презентацию: «Родная квартира или офис номер двадцать три»!
Это недавно мама выписала на домашний адрес журнал для бухгалтера, а в подписном агентстве ошиблись и подписали на конверте «офис». Когда получили – посмеялись, а папа вдруг заявил:
– Раз написано – значит, так тому и быть! – и принялся за обустройство балкона.
Раньше там инструменты лежали, по тумбочкам разложенные, хранились лыжи, коньки, удочки, сварочный аппарат и точильный станок. Папа втащил на балкон столик, водрузил на него маленький телевизор с нетбуком, кресло поставил, поселил вентилятор, обогреватель, термометр с барометром, на пол постелил рыжий коврик с веснушчатой надписью «wellcome». Завершил облагораживание шикарным росчерком: повесил красивые шторки. И объявил балкон офисом. «Место для отдыха и великих дум!» – сказал.
Старшие брат и сестра посмотрели-посмотрели, дружно обзавидовались, и тут же принялись наряжать свои комнаты. Тимофей повесил на стену свежий приз за победу в соревнованиях по ракетно-модельному спорту – картину под названием «Одинокое дерево и бегущая лощадь в лучах заката». Подумал и решил соорудить подсветку. Правда, закончилось всё коротким замыканием и громкими папиными возгласами: «окаянный электрик» перепутал провода. Осторожная Маша рисковать не стала: щедро обсыпала полочку пузырьками с парфюмерией и завела огромный цветок на подоконнике. Теперь поливает его по средам и пятницам.
