Но вроде бы как-то не по-человечески.
Манька предавалась бы своим сомнениям и дальше, но понемногу стали подтягиваться девчата. Ещё не закатилось за светлый горизонт красное солнышко, как высокие девичьи голоса затянули с Манькиного подворья залихватские, бойкие песни.
– А я вам, девки, так скажу, – поднялась из-за стола самая старшая, незамужняя девица Василина Спиридонова, – Женить на себе мужика – не грех, грех – в девках до тридцати засидеться. Это против природы, против своего предназначения. Да, никогда я в привороты не верила, но решилась. Решилась и не жалею. Через две недели с моим в ЗАГС поедем, – она неспешно перекрестилась, – Вот, крест на себя накладываю и не горю.
– Ой, удивила, – подхватила разговор раскрасневшаяся от принятого на грудь Вероника Панова, – Приворот. У меня и мать так замуж выходила, и бабушка. Ничего, живут. Мужик – он же сам не знает, чего хочет. Если их не привораживать, они сами ни в жизнь не поймут, кого хотят, – она болезненно охнула. Днём фельдшер дала ей таблетку, но желудок всё ещё болел.
– А, если, к примеру, я приворожу, и Васька, и ты, Вероника, и ещё кто-нибудь. Все мы – одного мужика. Что будет? – подала голос Манька, и все девчонки разом умолкли.
– Ты? – Вероника удивлённо округлила светло-карие глаза, – А тебе зачем?
– Думаю, в этом случае, победит приворот самой сильной бабки, – перебила её Василина, поднимая указательный палец к небу, – Поэтому я к самой сильной и ездила.
– Да кому твой Толик нужен? Он же лысый и тощий.
Девчата ещё долго обсуждали худощавого тракториста Толика и почётных бабок области, но Манька их не слушала. Она думала о том, что в любовных делах превзойти самого Дьявола невозможно, и глупо улыбалась.
– Нет, девчонки, приворот – не выход, – тонкий и жалобный голосок Зиночки, помощницы почтальона, вернул Маньку на землю, – Вы же знаете, как я Петьку Рукавицу люблю, как страдаю. Думаете, не ездила я к «вашим» бабкам и никогда ничегошеньки не делала? Делала всё и не один раз. Только толку?! Ваши мужики вас любят, потому замуж и предлагают. А мой Петька не любит меня и не полюбит никогда. Нет никаких приворотов. Ерунда это всё.
На пару секунд девушки вежливо смолкли. Только слышно было, как мычит где-то вдалеке чья-то заплутавшая на закате дня корова. Солнце начинало плавно растекаться по кромке зеленеющего поля, озаряя лица подруг всеми оттенками грусти.
– А я давно говорю, что у Петьки сердца нет, – посетовала Василина, – Там и привораживать нечего. Он же только себя любит.
– Да, Зин, Васька права. Такие, как Петька, никого, кроме себя не любят, – подтвердила Вероника, – Нет у него сердца.
– А я тут мимо шёл, о тебе думал, – приятный мужской голос заставил девушек разом повернуться, – Это тебе, Маня, – произнёс лёгкий на помине, эффектный и обольстительный Петя Рукавица, протягивая вспыхнувшей, как пламя, хозяйке букет белых гиацинтов, – Или ты не любишь белые? – лицо парня опечалилось.
– Люблю, Петя, белые, спасибо, – Маньке отчего-то стало неудобно – ещё никто и никогда не дарил ей цветов, поэтому она не знала, какие любит. Сказать по правде, никому из присутствующих цветов не дарили, разве что саженцы, – Проходи, пожалуйста, присаживайся.
– Ничего не хочешь мне сказать? – прошептала Зиночка Маньке злобным шёпотом.
– Ну, ничего себе, – хмыкнула всё понявшая Василина, которая втайне Маньку и за девушку-то никогда не держала.
