В вардо потеплело. Видно, на обогревательный артефакт тут не поскупились и регулярно заряжали на перевалах в городах. Теплый воздух тяжестью лег на плечи, вдруг напомнив, каким тяжёлым оказался этот день. А ведь мог стать лучшим в жизни. Я с трудом подавил желание рухнуть на скамью, откинуть голову на стену и закрыть глаза, убеждая себя, что это все дурной сон, навеянный марканской хедилой. Дамиан рассказывал про них.
— Если вдруг ты не услышала, повторяю ещё раз. Ты в теле моей невесты. Вернее, — я все же прикрыл глаза, унимая тоску в груди, — жены. Разводы у нас не предусмотрены. Разве что по причине обретения истинности. А ты… вернее Лили была моей истинной. — Горечь снова затопила мысли. Истинной, которую я потерял, едва обретя. Истинной, которую я не просил, даже мечтал избежать, но боги, как специально подразнили и отняли, будто конфету у непослушного ребенка. — Так что обратного пути нет. Ты моя жена. Поздравляю.
Она поежилась, затравленно оглянулась, видимо, в попытке осмыслить услышанное.
— Мне... — ее голос охрип. То ли от недавнего крика, то ли от того, что уже простыла. Иномирянка закашлялась, и вновь повторила, — мне очень жаль. Но и я не просила об... этом. Вы не один пострадавшая сторона. У меня не было цели захвата чужого тела и вообще... — глубокие, пронзительно-голубые глаза заволокли слезы. Чужачка заморгала часто-часто пытаясь их сдержать, — я не знаю где я. Кто я... то существо…
Просила-просила, — промелькнуло в голове чужим голосом. Я дернулся, желая убедиться, что за спиной никто не стоит. Говорят, если ты говоришь с богом, можешь смело считаться глубоко верующим. Но если бог сам с тобой говорит регулярно, то ты либо жрец, либо псих.
Жрецом Фирса я точно не был…
— Я велел одеваться.
Всхлипнув, иномирянка поежилась: — я оденусь, да, — опустив голову, она принялась елозить на скамье и вместо того, чтобы откинуть шкуру, еще выше натянула ее на поечи.
— Можно вас попросить отвернуться?
Да я только о том и мечтаю, чтоб глаза мои тебя не видели!
Молча отвернулся. Не желая разговаривать с нею больше необходимого. Голос у нее был Лилианы, а манера разговора совсем другая. И эта неправильность ножом нарезала душу на тонкое филе только освежеванного зверя.
Она возилась долго, кряхтела и пыхтела, потом сдалась.
— Тут веревки и все вот это! — звучало отчаянно и зло. Я понял, к чему клонит, но принципиально ждал. Отвернуться требовала? Значит и помощь попросить язык не отсохнет.
— Вы бы не могли… я сама не дотянусь.
Айварс
Обернувшись, шагнул к ней, стоявшей теперь спиной.
Холодные, почти ледяные пальцы, прижимали по стройным бокам не зашнурованный лиф, не позволяя сползти до талии.
Я замер, скользнув взглядом по ее спине. Голый клин кожи, покрытой мурашками холода, несколько родинок метки… Я ждал, что после брачной ночи, она расцветёт золотистым коричневым и серебристо-серым — оттенками моей магии. Так, со спины, когда молчит, чужачка казалась той, кем была ещё вчера. Моей гордой, сильной девочкой… Протянув руку, коснулся пальцами едва заметных отметин. Она дернулась, а метка засияла, но тут же померкла под черной паутиной тьмы, мгновенно расползавшейся по бледной коже. Я одернул руку, аккуратно, чтобы больше не коснуться ее и пальцем, затянул ленты корсажа.
— У вас неплохо получается, — заметила она зачем-то.
