Как живется вам без СССР? - страница 35

– А какие у нас капризные дети. Больше, чем в городе!

Валентина кивком головы подтверждает и это.

Да, дети тундровиков учатся в школе-интернате в Салехарде, в конце августа их на вертолете собирают по всей тундре.

– Жалко маленьких, – добавляет Воттани, – как увидят вертолет, в тундру бегут и с оленятами в обнимку плачут, не хотят от мамки отрываться. Сидим, уговариваем. По два дня уговариваем.

– А вертолет в это время ждет, – поведывает о своих заботах директор. – Эксплуатация его обходится совхозу очень дорого.

– Но все равно ждем, пока шестилетний нулевишка вытрет слезы и сам шагнет к вертолету… – прихлебывая из чашки горячую уху, рассказывает хозяйка.

Валя начинает говорить с Воттани по-ненецки, дочка же хозяйки Майяне переводит их диалог:

– Спрашивает, сколько стоит собака, чтоб оленей загонять? Мама отвечает, что за такую собаку надо оленя отдать. Кормить ее мясом нельзя, от оленины она слабеет. Давать ей нужно только озерную рыбу. Такая собака – оленевод лучше человека. Она только на Севере живет, настоящий охотник. Мы такой даже лосось кидаем.

У Анны даже слюнки потекли от зависти к подобному рациону:

– Эх, елки-дрова, хорошо ваши псы устроились, – пошутила она.

– А где глава дома? – оглянувшись, спрашивает вдруг Валя.

– Убежал, – подмигивает ей хозяйка, – тебя боится. План по отелу не выполнил. Лето, видишь, жаркое: мошкары много, мошка забивается в ноздри оленю. Матка очень страдает.

Майяне обняла Валентину, та прижала к себе крепко девочку, повернулась к Анне и посетовала:

– Это же надо! Дети не боятся, все время льнут, а мужики как волки на свой хвост оглядываются и все время убегают от меня.

– Чего обижаешься? С мужчинами у тебя другое, – объясняет Воттани. – Ты же с них спрашиваешь… Да еще за пьянку наказываешь.

У входа чум еще медленно дымился подожженный в ведерке мох, хвостик от которого иногда заползал под полог.

– Полночь уже, вот засиделись!

Валентина глядит на солнце, потом на часы, спохватывается. И хотя за пологом еще серый день, ночь уже, оказывается, в самом разгаре.

За чумом – половодье ромашек, больших, ослепительно белых, пышных, которые как ни в чем не бывало растут неподалеку от Ледовитого океана. Только лютики еще вперемешку с ягелем качаются тут на едва оттаявшей летом почве. Васильки, колокольчики остались в тепле, в неге, так и не решившись шагнуть ближе к холодному побережью.

– Беда у нас в тундре, – жалуется Валентина Александровна. – Нефтяники привезли с собою вездеходы. На Ямале найдены месторождения, техники много прибыло, после вездехода же не растет ягель. Трава есть. Но олень траву не ест. От нее он слабеет и со временем погибает. Напиши, – просит она Анну, – как спасти нашу жизнь в тундре, как сохранить оленеводу работу?

Валентина Александровна загляделась на торчащий посреди Обской Губы островок.

– Я ведь тоже два раза в тундре тонула, два раза лодку выбрасывало на мель. Последний раз – вон на этот островок. Вроде недалеко, я их вижу, а они меня – нет. Три дня на ногах стояла, на мокрый мох ведь не присядешь.

Около дома качается крошечная ольха, такая же, как и ее хозяйка, отважная обитательница Севера. Подвязав деревце к колышкам, директор совхоза спрашивает:

– Завтра еще будете? У нас конкурс на лучший чум. Самую чистоплотную хозяйку ждет дорогой чайный сервиз.

В квартире женщина включила телевизор, внимательно выслушала, что происходит в Испании и Вьетнаме, замечталась, глядя на кадры, снятые в Гвинее-Бисау, намекнула, что вот бы и туда попасть, поглядеть.