Кактусы у нас не растут - страница 2



– А надо бы почитать, – сказала комиссия.

Ляля пообещала.

Дальше была песня. Ляля выбрала заранее ту, которую учили в школе. Теперь же, посмотрев на серьезные лица экзаменаторов и не понимая, нравится им её выступление или нет, Ляля решилась:

– Называют меня некрасивою, – пожаловалась она, запевая.

Комиссия удивилась. А Ляля жалела только об одном, что папы с баяном нет рядом. Эх, и устроили бы они здесь представление!

– Оттого я такая счастливая,
Улыбаюсь везде и всему:
Если скажут, что я некрасивая,
Не поверю я, нет, никому!

– жизнеутверждающе закончила Ляля свое выступление.

– Спасибо, – улыбаясь и переглядываясь, поблагодарили люди, сидевшие за длинным столом.

Надя ждала Лялиных новостей и внимательно выслушала Лялин эмоциональный рассказ. Через несколько дней в Доме культуры вывесили списки принятых в театральную студию. Там была и Лялина фамилия.

Народ в студии оказался очень разным. Были школьники Лялиного возраста, были взрослые, некоторые выглядели совсем старыми. А может, Ляле так казалось.

А потом начались занятия. Ляле нравилось всё. Одни названия предметов уже приближали её к заветной мечте. Сценическая речь! Ляля с необыкновенным старанием в полный голос заучивала дома наизусть гомеровские строки:

Двинулась рать, и как будто огнем вся земля запылала;
Дол застонал, как под яростью бога, метателя грома
Зевса, когда над Тифеем сечет он перунами землю <…>
Так застонала глубоко земля под стопами народов,
Вдруг устремившихся: быстро они проходили долиной…

– Хватит завывать, – просила Лялю уставшая мама, придя с работы.

– Это гекзаметр, – обижалась Ляля, совсем недавно узнавшая, что это такое, но не сдавалась и тихо бубнила вполголоса древние строки.

На занятиях по сценическому движению больше всего Ляле нравилось фехтование, вроде совсем не девчоночье занятие. Никакое оружие не использовалось, но сами команды, позы, движения – все это было хотя и не просто, но очень увлекательно. Пантомимы в группах она стеснялась, боялась, что над ней будут смеяться. Взрослые студийцы, кажется, тоже стеснялись, но старались этого не показывать.

Нравилась литература. Совсем не такая, как в школе. Ляля старательно записывала в тетрадку незнакомые имена драматургов и названия их пьес. Подчеркивала волнистыми линиями разного цвета имена авторов и их произведения. Читать Ляля любила и даже не сомневалась, что осилит когда-нибудь этот длинный разноцветный список.

Этюды на актерском мастерстве тоже нравились, но большей частью в них участвовали более взрослые студийцы. А школьники, такие как Ляля, чаще наблюдали.

Наступила пора зачётов. Наконец-то и до Ляли дошла очередь. Ей поручили роль Мцыри. Ляля нисколько не удивилась, что ей дали роль мальчишки. И хорошо, что золотых кос, как у девочки Лиды, у неё не было, – для Мцыри гораздо больше подходили непослушные Лялины кудри. Роль монаха дали взрослому студийцу, у которого были длинные белые волосы, не седые, а просто белые, но для старого монаха это было то, что надо. Ляля даже имени его не запомнила, потому что он её немножко пугал. Пугал какими-то вечно сонными глазами с полуприкрытыми веками с белыми ресницами. Надо было договариваться с ним о репетициях. Ляля не смела сама к нему подойти, но и он тоже не подходил. Может, ему Ляля не нравилась, а может, предложенная роль. Ляля уже прочитала всю поэму, уже выучила нужный фрагмент, уже успела полюбить Мцыри. Она видела себя в этой роли: вот страдальческий взгляд из-под растрепанных, спадающих на глаза прядей, вот обращенная к монаху рука, вот обессиленно поникшие плечи. Но совместной репетиции так и не получилось.