Кактусы у нас не растут - страница 4

– Отлично, Ляля, спасибо! – вежливо поблагодарила она.

И Ляля, наконец, свободно выдохнула. Роль была сыграна, и ничего, что зрители не аплодировали, да это сейчас и не главное. Она поняла, что комиссия во главе с замечательной, всё понимающей учительницей приняла наконец-то тот самый, когда-то не сданный, отложенный надолго зачёт.

С этим преподавателем Маргоша познакомилась ещё на вступительных экзаменах, когда писала диктант по сольфеджио. Музыкальный диктант отличается от привычного тем, что диктуют не слова и предложения, а звуки, которые надо записать нотами.

Невысокий, сутулый, дорого, но небрежно одетый, с художественно растрепанной копной тёмных кудрявых волос, пронизанных седыми серебряными нитями, в очках с толстыми стеклами, пухлыми, улыбающимися губами, которых почти не скрывали небольшие седые усы, он как-то радостно вбежал в аудиторию, так же радостно сыграл на фортепиано мелодию, как будто загадывая загадку. Весь его облик говорил: А, ну-ка, отгадай!

Отгадать было сложновато, потому что играл он азартно и как-то ритмично неряшливо в отличие от наших предыдущих педагогов, которые играли музыкальные диктанты отчетливо, медленно, почти так, как диктуют в обычных школах учителя первоклассникам.

Абитуриенты недоуменно переглядывались, слушая эту непонятную диктовку, пытаясь хоть как-то уловить ритмический рисунок мелодии.

Те, кто выдержал экзаменационные испытания, встретились с Ароном Шмулевичем уже на лекциях по истории зарубежной музыки, или зарубежке, как по школьной привычке сокращали длинное название предмета студенты. О его требовательности и строгости на экзаменах все уже были наслышаны, поэтому и на лекции многие шли с каким-то внутренним страхом, готовясь к самому худшему.

Маргошу же лекции Арона захватили сразу, с первого слова. Пухлые яркие губы преподавателя в контрасте с седыми усами всё время сдерживали улыбку; глаза лучились сквозь посверкивающие толстые линзы очков. Он вел повествование, как будто шёл по какой-то сложной, извилистой и пересеченной местности, увлекая за собой тех, кто этого пожелает. По ходу повествования он сворачивал с прямого пути, отклоняясь от маршрута то вправо, то влево, но никогда не забывал своей цели и всегда возвращался на исходную точку. Казалось, что ему самому рассказывать было безумно интересно.

Маргоше нравилась эта необычная логика, она успевала зацепиться за его мысль, как за путеводную нить, и раскручивала этот волшебный клубок, наполняясь безудержной радостью открытий. Она слушала его так, как будто читала увлекательную книгу, а потом строчила в тетради, стараясь успеть записать как можно больше, конспект её пестрил вопросительными и восклицательными знаками.

Далеко не все однокурсники разделяли Маргошины восторги, кто-то бесстрастно записывал лекцию, кто-то запутывался в лабиринтах его повествования и переставал что-либо понимать, кто-то заранее боялся экзамена и переэкзаменовки. Слух о том, что мало кто сдает экзамен Арону с первого раза ходил в абитуриентской среде. Любви Арону и его предмету это не добавляло.

К экзамену по истории зарубежной музыки готовились по авторской методичке самого Арона Шмулевича. Тоненькая книжица, как и его лекции-лабиринты, была наполнена многочисленными заданиями, бесконечным количеством имён и названий музыкальных произведений, которые надо было слушать, знать, петь или играть.