Кактусы у нас не растут - страница 5

Маргоша честно пыталась запихнуть в себя всю эту информацию. Но зарубежка была не единственным экзаменом в институтском курсе. Маргоша читала учебники по истории музыки, жалея, что они написаны совсем не в таком стиле и не таким языком, которым повествовал эти истории на своих лекциях Арон. Уставая от огромного потока информации, она брала в руки другие, более интересные для неё книги, и надолго зачитывалась, например, удивительной жизнью Моцарта, о которой прекрасно повествовал художественным языком Дэвид Вейс, перемежая правду и вымысел.

На утро экзаменационного дня из всех вопросов невыученным и неузнанным остался только Гендель. Информация о нём пестрела немыслимым переплетением названий городов, стран, незнакомых и трудновыговариваемых имен, и огромным перечнем его произведений. Память категорически отказывалась всё это запоминать, просто вышла и дверь за собой демонстративно захлопнула. Последние страницы учебника Маргоша дочитывала уже за завтраком, зацепившись взглядом только за одинаковые даты рождения Генделя и Баха.

…Узкий коридор перед экзаменационной аудиторией вибрировал от стрессовых волн, исходящих от студентов. Кто-то рвался сдавать экзамен непременно в первых рядах, кто-то оттягивал неприятную процедуру, втайне надеясь на усталость строгого экзаменатора. В аудиторию заходили как в кабинет врача, понимая всю неотвратимость предстоящего события.

Маргоша, как многие студенты, ощущала в голове полную пустоту, казалось, что она ничего не помнит и не знает не только про Генделя, но вообще ничего по истории зарубежной музыки. Суеверно, в надежде на счастливый билет вытащила из разложенного на учительском столе веера листков третий слева. Счастье оказалось только наполовину – Гендель и Моцарт. Тот самый Георг Фридрих, о котором читала за завтраком, тот, о котором она точно ничего не помнила. С Моцартом было проще.

Маргоша осмотрелась вокруг, заметила тех, кто умудрялся списать, хотя для этого надо было обладать уникальным талантом, потому что замеченные Ароном приходили потом на пересдачу по нескольку раз. Быстро набросала план ответа по Моцарту и стала смотреть в окно, дожидаясь своей очереди на эшафот. Высоко в небе маленький крестик реактивного самолёта именно над зданием их музыкального факультета вышивал белой нитью по голубому полю скрипичный ключ. А может быть, ей это только привиделось. Надо было выбирать тактику для своего спасения.

– Можно начать со второго вопроса? – попросила она Арона, когда подошла её очередь.

– Ладно, – согласился он, пожав сутулыми плечами.

Маргоша «села на своего любимого конька» и понеслась во весь опор. Она рассказывала о Моцарте и о Бомарше, об отце одного и об отце другого, о превратности их судеб и переплетении в одной точке с главным персонажем по имени Фигаро. «Возвышенное и земное» перекликалось в её рассказе с «Лисами в винограднике», дополняясь какой-то информацией из учебника; оживали персонажи комедии и оперы. Маргоша старалась изо всех сил, чтобы ответ хоть на один из вопросов экзамена позволил ей избежать переэкзаменовки.

Арон внимательно слушал, не перебивал и не останавливал, казалось, ему нравилась Маргошина увлечённость. А однокурсники были благодарны ей за подаренное им дополнительное время. Наконец, фонтан её красноречия иссяк. Неотвратимо надвигался первый вопрос. Маргоше показалось, что спасение можно найти только в той же удивительной логике, что присуща и самому Арону.