Так было всегда. Влад больше считал, он вдохновлял себя этими подсчетами. Уже потом, когда эти подсчеты никак не вязались с реальностью, он из суеверного страха все ниже и ниже опускал планку предполагаемой высоты.
Вместо часа Влад прообедал два, и уже стало лень работать. Нет, надо все-таки заставить себя встать вот сейчас и пойти… залезать в это вонючее болото. А ноги уже согрелись и зачерпывать новую жижу жутко не хотелось. Наконец первый послеобеденный хапок положил Влад к остальным, так, это, стало быть, тридцать первый. Нет, пусть те тридцать останутся, а я начну считать по новой, так интереснее, как будто снова начал, а потом все вместе посчитаю, и получится вдвое больше. Тяжко передвигая ноги – не пробить бы сапоги острой камышиной – Влад докладывал уже самую трудную первую десятку, а солнце верно и незаметно все переползало и переползало. И мошкара уже меньше стала донимать, к вечеру она всегда унималась, и чай уже заканчивался: на три-четыре перекура осталось. И – почему всегда так бывает только разработаешься и на тебе – день кончился. Вечером, конечно, работалось лучше и быстрее. И не жарко, и рука привыкла быстро подрезать упрямые камышины, и вообще – когда перед тобой лежит много-много камышиных бугорков – работается. И даже неохота складывать все это в одну кучу, разрушать эту упорядоченную систему островков, а надо. Камыш за ночь слежится, завтра его не отодрать, да и намокнет тоже.
Тридцать хапков не получилось, но хоть двадцать добить. У Ричи вон и восемьдесят в день получается.
Ноги были тяжеленные, давно уже не ходил на берег, не выливал воду. Да и привык уже к этой согревшейся, бормочущей при каждом шаге, родной вонючей жидкости. Опять деревню вспомнил, как босиком по грязи бегали, так это в удовольствие было, в радость, а тут какая радость, да и весь уже мокрый и тяжелый: влага снизу поднималась по одежде, и пропитывала все тело. Не, вот еще пять хапков, и все. Да и не видно уже ничего. Завтра, если не ветер, буду носить в кучу. Вроде как и делянка сегодня расширилась. А чем глубже в камыш, тем дальше носить. Завтра перетаскаю, потом – здесь еще пару куч поставить можно. Ну, все, хватит загадывать, лучше тихонько работать. Вон Ричи… спокойно, уверенно, без суеты. У него опыт все-таки. А я – хуже что ли! вон как я сегодня потрудился.
Солнца Влад давно уже не видел, а красноту от него разнесло по всему берегу, да уже и не краснота даже, а лиловость какая-то сумрачная. С берега еще раз осмотрел скошенную деляну, похвалил, поругал себя, и побрел. Тяжелые ноги мешали шагать. Надо было их поднимать выше обычного, переставлять, надо было привыкать ходить.
* * *
– Надо нам вместе сходить на кошару, за молоком. Я еще яйца у нее беру, иногда творог, она сама его делает, вкусный. Влад, я тебя покажу, что б ты без меня потом сам ходил, ну, и чтоб она тебя знала, хотя, я думаю, тебя уже и так все знают. Да, я ж тебе говорил, что тут все всё знают через пару дней. Здесь, Влад, людей мало, так что любое событие сразу узнается. Помнишь, вчера трактор проезжал, ну, там, по дороге?
– Нет.
– Ты не заметил, так это Искандер к Расулу ездил.
– Ну и что? Он же не разговаривал с нами.
– Ну, короче, Влад, что тебе объяснять, я тебе говорю, что они знают – и всё. Ты постоишь у калитки, когда я буду разговаривать с искандеровской женой, а то, что я тебя представлю, так это так положено, но ты в нашу сторону не смотри, просто стой и все. Я скажу, что ты – такой-то, будешь приходить за молоком, а ты как будто ничего не слышишь, смотри куда-нибудь в сторону.
