Влад тоже размечтался, лег, закурил, стал думать об этом, о Ричарде, о жизни здесь.
Ричард уже долго молчал, растворился в шумных звуках.
Влад тоже лежал молча. Хотел понять Ричарда.
Уже прослушали три кассеты, когда Ричард молча выключил магнитофон:
– Я спать.
Владу не спалось. «Так текут его дни: днем работа, шкурки, молоко, степь. Вечером – музыка, мечты. И мы также будем жить. Ладно, видно будет, в конце концов – не на всю же жизнь здесь остаюсь, потерплю немного. Да и нормально здесь, спокойно, ее бы только вот увидеть, ну хоть на минуточку, просто взглянуть.
Прошло уже две недели. К работе Влад не приступал, не считая нескольких десятков мат, которые он сделал из камыша Ричарда. Но Ричард не особенно хотел тратить камыш, он просто научил Влада бить маты. Вот когда Влад накосит свой камыш, тогда и пойдет настоящая работа, а так он истратит весь камыш, и Ричарду будет не из чего делать.
Влад ждал сапоги. Проклятые сапоги. Такие нужные сейчас, просто необходимые. Болотные, высокие сапоги, без которых нечего было и делать в Калаусе. Косить Влад уже научился. Стоять в гнилом болоте и еще при этом косить – сложно. У Ричарда это получалось хорошо. Влад пробирался сквозь вонючую воду, еле сдерживая балансирующий пучок камыша, и вода всегда заливалась в уютно спрятанные ноги; и нужно было еще рубить ходуром, и удерживать трехметровый камыш. Влад все проклинал.
Ричард не смеялся. Терпеливо учил. Но сапоги были одни.
На прошлой неделе приезжал бригадир, забрал готовые маты, и Ричард заказал пару сапог, «да, мой друг приехал, он пока на моей делянке косить будет, только у него сапог нет».
Бригадир приезжал раз в неделю, привозил курево, хлеб, другие какие-нибудь продукты, выдавал зарплату. Бригадиру что: чем больше людей, тем больше мат. И сказал Ричарду:
– Может, он и останется, выделим ему делянку, пусть пробует, обживается, ты предупреди его насчет местных. Глядишь, и молодую бригаду создадим вскорости.
Как страшно! А-а-а-…!!!
Это предсмертный Напалм Дэт. Смерть! -короткое и содержательное слово, знакомое и незнакомое своей незнакомостью. Слово, пополняющее каждому довесок жизни. Добавку, подачку к Жизни. Пусть Жизнь переполняет все бокалы, и сосуды!
И я, ничтожнейший, пою гимн… в духе древних греков, но без рожка с пьянящим вином, …а с крепчайшим чаем в желудке и уже в крови, и уже в мозгу, и уже… пою Гимн Жизни.
– Влад, ты понимаешь трэш, мою музыку?
– Наверное, да.
– А как ты это определяешь?
– Она мне не мешает.
– То есть.
– Она не раздражает меня, не мешает мне думать. Внутри все будоражит к тому же.
Влад подумал минуту.
– Да, Рич, я ее понимаю, она гармонирует с моим состоянием.
Влад лежал и думал. Слушал Ричардовскую музыку и думал о своей жизни, думал о ней, о своей Ириночке.
«Я боялся. Я всегда боялся вот чего. Вот она что-то делает, вот она выполняет работу, нужную мне, ей, и, наверное, обществу. Куда же денешься от общества? Оно пожирает все: твои силы, твою молодость, всю жизнь твою. Ненасытное. И так всегда. А она делает. Спокойно. Без выкриков, без надрыва.
А я всегда сопротивлялся. Я всегда был против. Против всего. Идите вы все со своими надобьями и нужностями! Не хочу я ничего. Дайте мне самому жить. Быть таким, каким мне хочется быть. Не плясать ваших гнусных танцев. Ну, и так далее, все в таком духе…
А она делает.
И вдруг, мне кажется, она устанет это делать. Надоест ей. Надоест ей быть покорной. И она взбунтуется. Надоест ей варить кашу, надоест ходить на работу, еще детей рожать, а, главное, терпеть меня.
