Они еще поговорили немного, но Влад следил за реакцией Ричарда.
– Ну, Витек, мы пошли.
– Калабашки будут – заходите.
В это время невдалеке шел Ричард, но подходить к ним не стал, а только махнул рукой Владу, когда тот на него посмотрел.
– Ну, ладно, – я пошел, – сообщил Влад новому знакомому, – уже уже сделал несколько шагов, как услышал в спину:
– Ишь ты, гордый, даже не подошел.
А когда Влад обернулся, думая, к кому же это относится, – увидел улыбающегося Витька:
– А ты заходи, чайку попьем.
– А мне он понравился, Рич, – сказал Влад, когда они с Ричардом уже порядочно отошли от кошары.
– Да, он нормальный мужик. А то, что он на понтах весь, так это так, зэковская привычка.
– Мне тоже показалось, что он…
– Может, и не долго, но сидел, это точно. Да тут вся публика такая. С ними нужно быть все время начеку.
– А ты мне, Ричи, ничего про него не говорил.
– А что говорить-то, сам многое потом увидишь.
Владу показалось, что Ричард немного раздражен. «Может, оттого, что я без его ведома с Витьком познакомился, так все же случайно вышло, я не собирался, да и не знал его вообще, и Ричард не предупреждал.»
– Лучше держаться от всех в стороне, Влад, это я уже точно усвоил.
– Мне кажется, Ричард, ты преувеличиваешь: Калаус, Калаус, свои законы, всех берегись, – искренне упрекал Влад своего друга. – Везде люди как люди.
– Может быть, Влад, везде и люди, но здесь нет. Лучше, все-таки, делать так, как я говорю. Пока, хотя бы, по первости. А потом сам все увидишь. А не увидишь – так тебе же хуже.
* * *
«Вот она жизнь-падла какая. Что бы там ни было, а все равно хочется, честное слово, хочется, ей-Богу, как хочется, – хорошо жить. Просто хорошо. Просто и хорошо. Хорошо и просто. И все. Не буду ничего перечислять – с ума же можно сойти. Я люблю жизнь. Хорошую простую жизнь. С добрыми людьми, без всяких там опасений, и чтобы спокойно спать по ночам, и без ходура под подушкой. Да, хорошую простую жизнь, без обиняков и условностей.
Вот и в детстве тоже, я помню, так было. Это когда уже детство-то мое ручкой подростковой помахать мне решилось.
В деревне это было, в незабвенном моем Заеве.
Вот и помахало мне, юному, да пацану еще, но уже курившему и вечно влюбленному. Я всегда влюблялся. С самого детства. Да во всех! Везде, где бывал, выбирал себе девчонку. И отбивал ее у кого-то всегда. В мыслях, конечно. Я же чистый был. Застенчивый. Но грязный. Чистый. Чисто-грязный. Во мне всегда все вместе совмещалось. Парадоксолюб.
А детство-то мне, однако, все равно помахало. Попримахивало (неприятное слово). Попрощало. Оно попрощалось своими зелененькими ручками.
Мы с деревенскими пацанами бегали босиком. После дождя любили. Свинюшки. С буксовалкой. Шестеренка, палка, ручка из проволоки, как на колодце. У-ух, мы все шофера какие были. Босиком, по грязи, широкие штаны закатав, по дорожной колее, с буксовалкой. У-у-у! Здоровски. Это в моем любимом Заеве. И дедушка с бабушкой – самые родные люди.
А оно все равно помахало. Пора. Как? Что? Да так получается, смотри сам. Рябовы, соседи, два брата – лучшие друзья – уехали. Учиться. Саня тоже куда-то в город свалил. Серега Макаров – шофер, настоящий, не до буксовалок. Возись теперь в старой машине.
Да. Вот оно как.
И я плакал. Ревел. Вспоминал.
Но – ушло, не вернуть. Никак. Стукнуло сильно, как после похорон бабушки. Все поют, пьют, вспоминают. Как так? Почему? Я же плачу. Рыдаю. Моя же бабушка-то навсегда же умерла! Первое знакомство со смертью.
