– А сала не хотите? Гляньте, какое сало! Объедение!
Я глянул.
– А-а-а! Давайте грамм триста! Нет, – четыреста!
Сзади меня тихонько трогает за руку девушка лет двадцати пяти.
– Скажите, а это прямо вот так можно есть?
– Ну, да. Берете горбушку черного хлеба, чеснок… Позвольте, вы сало что ли никогда не ели?!
– Нет, никогда.
– Барышня, ну как же так, ну что же это такое!
– Так вы рекомендуете?
Я отхожу от палатки и слышу, как она говорит продавщице:
– Мне этого… сала… пожалуйста, только немножко – на пробу!
(Москва, улица, ХХI век)
Полтора десятка лет прожил в пятиэтажке.
Сегодня еду в маршрутке, рядом сидят два подростка, лет по шестнадцати. Обсуждают какую-то компьютерную стрелялку. Потом через муть в моей голове пробивается новая тема – про какой-то дом, в котором, видимо, живут состоятельные люди. Какая-то охрана, негр…
И вдруг тот, который поменьше ростом, говорит:
– Ну уж, наверное, там живут люди поумнее, чем в пятиэтажках!
(Москва, попутчики, ХХI век)
Сосед напротив – лет шестидесяти. Голос такой громкий, что по мобильнику ничего не слышно.
– Вчера был в Гжели, комары – маленькие, но такие злые! А у нас в Сургуте – здоровенные! Но добрые.
– Слушайте, раньше метро было – пятак, а теперь – 26 рублей! Это ж в 420 раз подорожало!
Он замолчал на минуту. Потом сказал, растягивая слова:
– Д-а-а-а. Раньше были времена, а теперь – моменты!
(Москва, попутчик, ХХI век)
Главная площадь в маленьком европейском городке. Ратуша, кафе посередине. Напротив – эстрада. Мы только что отыграли концерт, и наш финансист расплачивается с гитаристом, который договорился играть с нами летний сезон. А уже – осень, и он и так протянул с нами слишком долго.
– Ты не останешься?
– Нет, извините, ребята.
Мы наняли его за половину заработанных денег. Он берет пачку – почему-то игральных карт и пересчитывает:
– Окей, десять тысяч долларов. Пока, ребята!
Мы с грустью смотрим, как он забирает свои манатки и уходит, не оглядываясь.
Вдруг я замечаю, что прямо рядом со сценой примостился странный парень в сером плаще на пару размеров больше, чем надо. У него длинный нос и жесткие усы, как у запорожца.
– А ты – не играешь на гитаре? – неожиданно спрашиваю я его.
Парень улыбается, переходит площадь и скрывается за стеклянными дверями какого-то офиса.
Вечер. Часы на башне пробивают шесть. Мы сидим, развалившись, за круглым столиком и потягиваем пиво.
– Что делаем дальше, ребята?
Краем глаза я вижу, как из стеклянного офиса выходит парень в плаще и идет прямо к сцене. Наши помощники возятся там с аппаратурой.
Он берет гитару и говорит о чем-то с ребятами. Потом подходит к микрофону, подстраивает гитару и начинает играть.
Мы замираем, и сердца наши перестают биться. Да, сразу понятно – он не великий гитарист, но он… он… Боже! Я немею и не могу оторваться от его игры.
Когда он заканчивает, мы орем:
– Парень! Браво! Кто ты, как тебя зовут?
– Меня зовут – Фрэнк Заппа!
– Здорово! А мы – Grand Funk Railroad!!!
Мы вскакиваем, поднимаем бокалы и пьем за здоровье усатого парня в сером плаще…
Сегодня Фрэнку Заппе исполнилось бы 70 лет.
(сны, рок-музыка, ХХI век)
Скажем, был на Монмартре. Потом приезжаешь в Торжок. Попил пивка, зашел в магазин, вышел на набережную, погулял. Вернулся в гостиницу, поспал, встал, съел холодца. Вечером выходишь – батюшки! Где я? Все кругом – родное, неуловимое. Только язык другой.
