Или: вечер, холод, метро Профсоюзная. Народу – никого. Автобуса не дождешься, денег на такси – жалко.
Господи! Где я? Ветер дует с гор, снег, Карпаты, 74-й год. Промерз до костей, но – плевать. Как было хорошо! Вот и КПП. Часть спит, до подъема еще два часа.
Ложусь поверх одеяла, руки – под голову. Снимать сапоги? Пошло оно, по барабану. На бок – и все. Мертвый сон. Счастье.
И почему, почему, каждый раз, когда ночь, Профсоюзная, вспоминается именно это?
(Москва, ХХI век)
Согласитесь, если архитектор строит дом этажей в пять, пусть даже он кривой и косой, никому от этого ни холодно и ни горячо. Но если архитектор строит дом высотой с телебашню и ставит ее на Мосфильмовской улице так, что ее видно со всей Москвы, и безвозвратно уродует единственный в Москве вид на Воробьевы горы, он, как минимум, не может не привлечь к себе внимание. И тот, кто строил, и тот, кто давал согласие на то, чтобы в его городе появилось подобное безобразие.
Никогда не поверю, что человек ростом метр девяносто или под два метра будет строить огромное здание, похожее на элеватор, покрывать его туалетной плиткой и ставить на самое видное место.
Я думаю, что в систему приема архитектурного института надо вводить следующее обязательное правило: архитектором может быть только человек не ниже 1 метра 80 сантиметров. Это будет своего рода гренадерский полк. А вот в дизайнеры – пожалуйте, хоть метр пятьдесят! Это будет пехота.
(Москва, ХХI век)
Моя знакомая подтягивает студентку 4-го курса романо-германского отделения филологического факультета МГУ по французскому языку. Показывает ей, как пишутся Verlaine и Rimbaud (сложно!).
В следующий раз просит повторить написание.
Та пишет: Verlaine Rimbaud.
У знакомой закрадывается нехорошее подозрение.
– А почему вы пишете без «и»? Верлен и Рембо?
Студентка не понимает.
Тут знакомая, холодея, спрашивает:
– Вы что, считаете, что это один человек?!
– Да… А как?!!!
(Университет, ХХI век)
Кто нас знает лучше друзей? Я уже несколько лет ищу потомков друзей своего деда, двоюродного деда, бабушки и мамы. Размещаю объявления в Интернете. Пишу в разные организации, где работали друзья.
И уже с десяток человек откликнулись. Половина сразу замолкала, как только узнавала, что их разыскивают родственники не из-за границы.
Было несколько интересных писем, но у потомков ничего не сохранилось – ни памяти, ни документов, ни фотографий.
Один раз откликнулась внучка сослуживца моего двоюродного деда. Друзьями они не были. Но волею случая я немало узнал про этого сослуживца. Он был начальником штаба танковой бригады. И вот в одном архиве я наткнулся на донос, описывающий один из последних его дней. Он был уже исключен из партии, но еще был при должности, приехал в бригаду, и доносчик подробно, чуть ли не по минутам, описывал, что он делал, с кем общался, о чем разговаривал.
И в какой-то момент он вышел за территорию части, долго гулял по степи, один, потом вернулся, закурил, сел на камень и что-то чертил палкой на земле. Семья была в Москве, он был один здесь, на Дальнем Востоке, и скорее всего отлично понимал, что будет дальше.
Потом бросил папиросу и пошел в штаб бригады. Через несколько дней его арестовали и почти сразу – расстреляли.
Этот донос резанул меня по сердцу.
И я очень обрадовался, когда нашлась внучка. Она – москвичка, актриса, моего возраста. Я послал ей несколько писем, но мне казалось, что нам обязательно надо встретиться, я должен рассказать ей об этом доносе. Тем более, что деды наши переплелись другим тугим узлом. Ее дед после ареста подписал показания на моего. А мой, после ареста, – на него. Правда, мой дед через пару месяцев отказался от своих показаний. Но у него было время, он смог выжить, а у ее деда времени не было.
