Наш лодочник доставил нас обратно еще до заката. Жара немного спала, и мы решили прогуляться вдоль реки. Я еще раз подметил, что только вьетнамцы жили на берегу у самой воды, но их дома торчали на высоких сваях на случай выхода реки из берегов в дождливый сезон. Голые по пояс босоногие дети вели себя так, будто они никогда раньше не видели иностранцев, и, возможно, так и было. Они толпились вокруг нас, кричали и смеялись. Бабушки орали на них, но дети не слушались.
Немного позже мы пересекли глубокий ручей по покосившемуся мосту без поручней. Середина моста раскачивалась, казалось, что следующий шаг будет последним. Местные, однако, спокойно шли по мосту в обоих направлениях. Перейдя на другую сторону, мы услышали выстрел из крупнокалиберной винтовки или из чего-то наподобие этого. Что произошло? Затем еще один выстрел и еще три. Люди, сохраняя спокойствие, пытались понять, где стреляли. Медленно они двинулись в сторону выстрелов, и медленно мы пошли за ними. Что могло случиться? Домашняя ссора? Ограбление? Нет, кто-то готовил обед, и в золе, по непонятным причинам, было пять пуль. Два милиционера услышали выстрелы и пришли провести расследование – два гражданских камбоджийца – в милицейских кепках, прочных рубашках, с автоматами. Поняв, что ничего не произошло, они разрешили мне запечатлеть их на фото. Один из них по привычке держал палец на курке.
Нам захотелось выпить пива в маленьком плавучем ресторанчике. Дружелюбные официантки-вьетнамки, познакомившись, пригласили нас опять их навестить этим же вечером. Две из них танцевали ча-ча-ча. Еще одна подошла поближе и посмотрела на меня с выражением полной пустоты во взгляде, означающей: “За десять долларов, милый, я твоя”. Она сама была милая, но в моей жизни уже было достаточно пустоты.
Мы вернулись в гостиницу. Сергей принял свой четвертый или пятый за сегодняшний день душ и познакомил нас с еще тремя постоялицами пустого отеля – работницами местного банка. Теоретически они должны были получать стандартную государственную зарплату в двадцать тысяч риелей (около тридцати долларов) ежемесячно, но, по их словам, им часто недоплачивали. Девушки уже год прожили в этой грязной гостинице, хотя вид их комнаты создавал впечатление, что они только что въехали и не имели времени распаковаться. У одной из них глаза были в красных прожилках и навыкате, и кожа желтоватая – результат многих лет недоедания. Она смеялась, как гиена, и меня это сводило с ума.
Забота о здоровье ума, однако, вскоре отошла на второй план, потому что у меня началась диарея. Я проснулся посреди ночи от боли в животе в жаркой, темной комнате, лишенной воздуха. Чтобы добраться до туалета, нужно было пройти через вестибюль и пробежать пролет по скользким ступенькам. Я повесил свой фонарь на шнурке на шею, присел над дырой в полу и задумался над тем, что я вообще делаю в Камбодже.
Утром голова еще кружилась и расстройство желудка не прекращалось. Сергей сказал, что мне нужно пить рисовый отвар, настойчиво намекнул, что у нас много дел в Камбодже, и попросил забыть о недомогании. С этим все было ясно.
Мы поехали в штаб провинции. Там депутат, ответственный за отношения с ЮНТАК, уверенный в себе кхмер, сказал нам, что мы не просто первая делегация ЮНТАК, посетившая его провинцию, но и первая делегация, обязавшая его приступить к выполнению официальных обязанностей.
