– Верь мне, – просила Смерть, и холодный ветер налетал все сильней и напористей.
Они медленно брели сквозь заросли и чащобы, и на исходе ночи они вышли к роще, к которой вела ее Смерть, к Новому лесу, к границе Элда, ближе всего подступавшей к человеку. Здесь лежали мертвыми исполинские деревья, израненные топорами, о чем Арафель не забыла. Это бессмысленное разрушение угнетало ее, ибо в день гибели этих деревьев умерла часть ее Элда, рассеялась в серой дымке, что ограждала ее мир и замутняла ей взор.
– Видишь, – сказала Смерть, и тень метнулась к буйным зарослям папоротника-орляка, видневшимся под меркнущими звездами. Прямые и свежие побеги в человеческий рост тянулись вверх. – Взгляни на мое рукоделье. Разве мы можем быть врагами?
Арафель взглянула и содрогнулась, вспомнив, каким было это место, когда поваленные деревья стояли высокими и прекрасными, а их двойники в ее родном Элде цвели звездами и укрывали ее своими белыми ветвями.
– Это всего лишь Новый лес, – промолвила Арафель, – мой же мал для этого. Они не имеют корней в Элде.
– И ты не ощущаешь в этом красоты?
– Это красиво, – согласилась Арафель и прошла дальше и преклонила колена от внезапного укола памяти, ибо под орляком лежали кости и древесная щепа, и она прикоснулась к давно пробитому черепу.
– Деревья ты восстановила. Не можешь ли поправить и это, госпожа Смерть?
– Со временем, – ответила та, надрывая ей сердце. – А что тебе в них?
– У меня есть свои пристрастия, – сказала Арафель, но когда она встала, старое любопытство нахлынуло на нее, и она прошлась немного дальше, к плоской скале, нависавшей над долиной, над темным морем деревьев. Она вспомнила каменную башню на другом конце долины – там, далеко, среди деревень и полей, и ручных животных, и разного прочего, что дорого человеку. Но все это было за пределами видимости. Внизу Керберн катил свои темные воды к морю, как черная змея, разделяющая лес; и этот бег воды к морю напомнил ей о расставании с ее родом, и Арафель загрустила.
– Люди всегда честны. Они зачинаются, рождаются и умирают. И нет этому конца, – сказала Смерть.
– И все же им приходит конец.
– Не навсегда. Такова их природа. Ты не хочешь смотреть на мой Новый лес, он не нравится тебе.
– Нет, пока мой умирает.
– Умирает и не тает?
Арафель бросила на нее холодный взгляд.
– Уходи, – попросила она. – Я устала от тебя.
– Ты обижаешь меня.
– Тебя, разрушительницу всего, к чему ты прикасаешься? Ты не можешь обижаться. Оставь меня.
– Ты ошибаешься, – сказала Смерть. – Ты ошибаешься, так говоря обо мне. Есть одиночество, Арафель, и есть бессердечие; я никогда не была бессердечной. Не дразни меня, Арафель.
– Так уходи же. Я устала от тебя.
И за спиной ее послышалось шуршание теней, дыхание и кашель. Она нахмурилась и приложила руку к самоцвету, висевшему на шее. Звуки затихли.
– Я не боюсь тебя, божок. Никогда не боялась и не буду бояться. Исчезни!
И тень исчезла, прикоснувшись к ней в последний раз и обдав тоскливым холодом. Арафель отмахнулась и, наконец, почувствовала, что та ушла. Остался лишь склон холма, да ветер, да испорченная ночь.
Арафель тронулась вдоль хребта. Темная долина расстилалась перед ней, там спали смертные, избывая эту ночь. Она вспомнила, сколько боли и добра принесли ей люди… но сколько лет прошло с тех пор, она не знала. Она помедлила, и странное томление охватило ее – ей захотелось знать, что с ними стало за это время и как сложились их жизни.
