– Так я же интересуюсь! И, как видишь, это иногда пригождается. – Пётр слез с подоконника и подошёл к Витку. – Переписывай заяву свою да иди, куда тебя Мишка послал. В смысле, к Кентичу. Пускай всё будет демократично. И прекрати себя в жертву приносить по любому случаю. Ты бы лучше о Даше подумал с Маришкой, чем о других заботиться.
Пётр сел на край стола, потом вскочил.
– Нет, я, пожалуй, с тобой пойду. А то опять чего-нибудь выкинешь.
Виток достал резинку и стёр паруса.
– Ну если только вместо Житова… Да не ходи ты за мной, сам отнесу.
«Может, и вправду со стороны это на кокетство похоже, – размышлял он, шагая по коридору к лестнице. – Тогда нехорошо. Получается, ломаюсь, как барышня, позволяю себя уговаривать. Ну их к чёрту, все эти антимонии. Проще надо быть».
На лестнице он встретил геофизика Вадима Житова. Тот, взбегая по ступенькам, поздоровался, Виток ответил: «Привет» и замедлил шаг, силой загоняя обратно в норку выползшего было червячка сомнений. – «Если всё так, как говорил Пётр, обойдётся он пока».
Он оглянулся. Житов уже скрылся за углом коридора. Виток вздохнул и спустился на первый этаж.
В разведкоме на столах высились стопки каких-то бумаг, перевязанные шпагатом брошюры, валялись чистые бланки разных удостоверений и членских билетов. Дваждыкентий упаковывал всю эту макулатуру в картонные коробки из-под зелёного горошка, мясных субпродуктов («ухо-горло-нос, сиська-писька-хвост»), кильки в томате и бог знает чего ещё. Виток подошёл к столу и стал перебирать «корочки». «Профсоюзный билет», «Ударник коммунистического труда», «Победитель соцсоревнования», «Лучший по профессии»…
– Думаешь, пригодится?
Морозкин обернулся.
– Да кто его знает. Жалко сразу выкидывать… А ты чего опять пришёл?
– Генерал отправил. Сказал, чтобы ты комитет свой собрал и решение принял по моему заявлению.
Дваждыкентий сел на стул.
– Чего он мудрит, чего мудрит… Кого я соберу – они все уже знают, что нас разогнали. На что Клюиха боевая баба – и то рукой махнула. Ходила вчера к нему, возражения свои высказывала… Пришла вся белая. Ничего не сказала, обратно к себе в дробилку ушла. Видать, чем-то он её прижучил…
– Может, и правда… – начал Виток, но Морозкин заговорил снова, словно продолжая ещё тот, первый, разговор с Витком, – видно, никак не мог успокоиться и всё время думал о том же:
– Ладно, путёвки перестали выделять, да и денег мало на все дела – пережили бы, потом бы, глядишь, и наладилось. Но главное, что без нашего согласия уволить он никого не мог! Вот ведь что главное. А теперь кто работягу защитит? Да и вас, интеллигентов, белую кость. Как начнут сокращать – только перья полетят…
Морозкин махнул рукой. Виток не знал, что сказать. Он, получается, действительно здорово отстал и только сейчас начал заглядывать в закоулки общественной жизни, в которой в прежние годы никак не участвовал. Разведком, партком… Ещё и комсомольцы были, тоже ведь, наверное, чем-то занимались. Виток и сам в их рядах когда-то числился (в школе почти всех заставили вступить), но, живя месяцами в тайге, взносы платил нерегулярно и получал за это выговоры, а больше ничем и не отметился… Он не замечал, какие двигались поршни, какие крутились шестерёнки, всё катилось будто бы само собой, но вот сломалось что-то в машине, и она начала вилять и тормозить.
– Так мне-то что теперь делать? – спросил Виток. – Кто решать будет?
