Костя медленно обошел меня, спрятал оружие за пояс и посмотрел исподлобья. Я, не удержавшись, устало привалилась спиной к стене и скользнула взглядом от босых стоп вверх по обнаженному торсу, зацепился на перебинтованное плечо, которое судя по крошечному алому пятну, начало кровоточить и вернулась к глазам.
Он был слишком бледным, слишком серьезным, слишком… другим? Я видела перед собой того самого Костю, который когда-то насовсем отдал мне свой старый платок, чтобы я утерла слезы. Тот самый Костя, который утешил меня в особенно тяжелый и болезненный момент жизни. И в то же время… В то же время я будто бы видела перед собой совершенно незнакомого мне мужчину. Что, впрочем, было не так уж и далеко от правды. Костя, по сути, так и остался для меня незнакомцем.
Но эти изменения затаились в его взгляде и в нескольких морщинках в уголках глаз и полупрозрачных седых ниточках-волосках на висках. Он был чуть младше моего отца. Но выглядел старше. Словно кто-то или что-то высосало из него не просто жизнь, а само желание, врожденный инстинкт жить и выживать.
Бледные губы, сжатые в жесткую узкую полоску, выглядели так, словно давно уже разучились улыбаться. А в глазах, в черноте зрачков, будто застыло нечто такое холодное и колючее, что могло в два счета убить, если без спроса сунуться дальше красной линии личного пространства.
— Ты? — спросил Костя хриплым и низким голосом. В нем ощущалось слишком много ледяной стали, от которой я невольно вздрогнула и выпрямилась.
— Я, — едва слышно ответила я.
— Извини. Просто рефлекс, — по каменному выражению лица стало понятно, что Костя совершенно не испытывал укола стыда или неловкости за свою выходку. — Отец где?
— На работе.
Мой взгляд продолжал изучать Костю, словно всё еще упрямо стремился отыскать хотя бы призрачный отпечаток того, каким он был в тот день. Но в глазах цвета ртути не было ничего, кроме тяжести и холода.
— Понятно, — Костя едва заметно скривился и закрыл глаза. — Блядь.
— Вам… Тебе плохо? Скажи, что мне сделать? — встрепенулась я и зачем-то прижала руки к груди, словно мне самой вдруг стало больно.
— Нет, — процедил сквозь зубы Костя и коснулся раненого плеча.
— Хорошо. Тогда я быстро заменю простынь. Эта вся выпачкана.
— Нет! — рявкнул Костя.
Я тут же содрогнулась и замерла на месте. В глазах отчего-то начали жечь слезы, будто бы меня могла обидеть такая грубость. А даже если и могла, то сейчас она была неуместна.
Костя молча подошел к кровати и медленно опустился на нее. Переждав пару секунд, он поднял на меня свой тяжелый взгляд и царапнул им сначала мои голые колени, а затем поднялся к лицу.
— Почти не изменилась, — отметил он.
— Мы же не двадцать лет назад виделись.
— Точно. Но пара дополнительных сантиметров твоему росту не помешали бы.
Я никогда не могла похвастаться высоким ростом. В школе всегда была самой низкой. Раньше это меня временами смущало, а затем как-то незаметно привыкла.
— И без них хорошо живется, — мои губы дрогнули в слабой немного смущенной улыбке. — Может, ты проголодался? Я там успела много всего свежего приготовить. Отец мою стряпню любит.
— Ну раз любит, тогда тащи, — Костя отложил пистолет на соседнюю подушку и принял полулежащее положение таким образом, чтобы не беспокоить свое раненое плечо.
Кивнув, я торопливо вышла из спальни и почувствовала, как щеки неожиданно стали горячими. Мельком глянув на себя в зеркало трельяжа, я отметила, что щеки были не просто горячими, но и розовыми. Что это? Смущение? Я давно переросла тот возраст, чтобы глупо хихикать и краснеть при виде понравившегося мальчика. С другой стороны, всё это было для меня в новинку. Потому что никаких понравившихся мальчиков и отношений я знать не знала.
