Тогда – при их знакомстве – ярко горел выжженный пол разыгравшейся дискотеки, мерцал свет, белыми молниями вспыхивали огни, а вдоль стен, за затейливыми столиками с завитками вырезанных змей и драконов, почти потерявшимися в набегающей темноте, сидели компании. Народ собрался на редкость разношерстный – были и молодые менеджеры, и банкиры, и даже игрок местной футбольной команды – шел разговор о театре. Ночной клуб был полон, и чтобы уместить всех за одним столом, пришлось с боем добывать стулья от других столиков. Один из парней, развязный верзила с татуировкой во всю грудь, выглядывающей из-под рубашки, доказывал, что в наш век театр устарел категорически, а с ним спорила невысокая и пухленькая блондинка, смело выглядывающая из-за своего стакана с ликером. Павел цедил коньяк и прислушивался к спору. Ему была ближе позиция девушки. Когда спор благополучно выдохся, закончившись, как обычно, ничем, Павел подсел к ней и сказал:
– Привет. По-моему, ты права. Искусство ради искусства, все остальное – мираж.
– Ну да. Понимаешь, если во всем прогибаться – а ведь это и имеется в виду… – «Какая она красивая», – подумал Павел посередине ее мысли. – …никакой критики постановка не выдержит. Я это по опыту знаю. Мы ведь ставили и философские, и альтернативные вещи, а все как-то не идет. Так, чего-то мучаемся. А хочется-то результата, чтобы глаза зрителей видеть, когда они нам аплодируют.
– И что же теперь ставите?
– Комедии…
Глаза у нее были удивительные. Они словно смеялись над собеседником, но не зло, а так, по-хозяйски добродушно. Она словно поняла с первого же момента, с первого же взгляда, что Павел у нее в руках, как пойманная рыбка, и спокойно наслаждалась этой мыслью. Через пять минут разговора ее глаза смеялись, и Павел уже чувствовал то нежное блаженство, которое охватывало всякий раз, когда внимание красивой женщины обращалось на него. Говорили они непрерывно. Словно невидимая стена оградила их от компании, они обособились незаметно для прочих, хотя сидели в самом центре. Как посреди бушующего моря остается нетронутым маленький остров, так и их разговор как-то вдруг зажил своей жизнью, и хотя их и отвлекали, и задавали вопросы, эта общая генеральная линия незаконченного разговора оставалась в сознании, и оба к ней немного погодя возвращались. Как-то незаметно Павел рассказал о том, что начал работу в редакции и после двух месяцев работы его оттуда до сих пор не выгнали, к изумлению всех родственников, по самому смелому прогнозу которых его должны были уволить в конце второй недели работы. О том, что ему нравится работа журналиста, и адреналин, и драйв, который в ней присутствует. Он даже о стихах сболтнул ненароком, тотчас же пожалев о такой неосторожности.
– А, поэт, – сказала она, и глаза ее просто хохотали в этот момент, – что же, здорово. Стихи я люблю.
Павел отчаянно смущался своих стихов и ни разу не читал их трезвым. Он с ужасом подумал, что Юля будет сейчас просить прочесть что-нибудь – по древнему обычаю, преследующему поэтов. Но она промолчала, как-то задумчиво глянула на свой пустой стакан, улыбнулась.
– Завтра будет концерт на набережной, – сказал Павел, – хочешь, пойдем вместе?
– Хорошо, – сказала она.
Все собрались как-то слаженно и быстро. Еще минуту назад никто не помышлял об уходе, предлагая продолжать банкет хоть до утра, а тут, словно подчиняясь какому-то инстинкту, вся компания засобиралась, вскочила – и к выходу.
