После обмена любезностями сановники разместились в удобных креслах, обшитых золоченой парчой, и преступили к неторопливому чаепитию. Времени до аудиенции в Зимнем дворце было еще предостаточно.
– Ну и каковы Ваши впечатления, Александр Андреевич, относительно ситуации в степи и ханствах? – осведомился министр.
Он знал, что Катенин, вступив в должность военного губернатора, в определенной степени отошел от воинствующей политики в отношениях с киргизами, свойственной его предшественнику Василию Алексеевичу Перовскому. Ратовал Катенин и за укрепление торговых связей со среднеазиатскими ханствами. Все это, по мнению Горчакова, пока неплохо укладывалось в провозглашённую им же доктрину временного отхода России от политики активного участия империи в международных делах. В свое время в Европе, да и в Азии тоже, наделали много шума слова нового российского министра иностранных дел:
«Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается».
Но это вовсе не означало, что России в это непростое время следовало отвернуться от всего того, что составляло сферу исключительных российских интересов. Да, явной активности в международных делах, по мнению Горчакова, России сейчас проявлять не стоило. Но активизировать тайные мероприятия, направленные на получение стратегической политической и военной информации, было необходимо. Прежде всего, для того, чтобы лучше «сосредоточиться».
…Александр Андреевич Катенин, поставив на инкрустированный золоченой проволокой дубовый столик фарфоровую кружечку тончайшей работы, расправил свои пышные усы и ответил:
– Заботами покойного графа Перовского, Ваше сиятельство, степь сейчас присмирела. Смутьянства, провоцируемые эмиратами, конечно, еще не окончены. Но их в последнее время стало меньше.
Горчаков при этом подумал: «Ох, как Вы, сударь ошибаетесь», а вслух произнес:
– Да уж, Василию Алексеевичу удалось усмирить степь. Но сее стало наипервейшим результатом силы русского оружия, И стоило немалых потерь для Отечества. Они, конечно, были ненапрасными… – он отставил в сторону свою чашку, снял очки и начал натирать их белоснежным батистовым платком – Ныне надобно сберегать силы. Главные аккорды еще впереди. А пока нашим оружием будет дипломатия…
Катенину сейчас вдруг вспомнились светские разговоры про очки министра. Во многих салонах ему приходилось слышать, что в те годы, когда Горчаков только-только окончил Царскосельский лицей8, при дворе Александра Павловича считалось плохим тоном ношение очков. Но тогда император сделал исключение для близорукого с рождения Горчакова – ему самодержец разрешил являться во дворец в очках. Видимо, что-то подсказывало монарху, что этого юношу ждет большое будущее.
Александр Михайлович водрузил очки на нос и продолжил:
– Но дипломатия наша должна быть не слепым заигрыванием с тамошними правителями, она должна быть расчетливой. С заглядом на перед – он сделал паузу, отхлебнул из кружки уже остывшего чая – Минувшая война показала, что у России нет и не будет союзников. Вена, многократно хлебавшая российскую милость и заступничество, и та предала нас…
Он умолк, вспомнив годы своей дипломатической работы в Австрии, где ему пришлось многое повидать. Катенин, расценив возникшую паузу, как приглашение к продолжению диалога, произнес:
