– Ты молодец, девочка, – сказал он. – А теперь скажи мне. Если это тот же самый оборот, можно ли им управлять? Можно его оборачивать, как тебе захочется?
– Должно быть. Если материя поддается искажениям, то обороты, вполне возможно, тоже.
Странно, что это не приходило мне в голову раньше.
– Смотри, – сказал он, и тарелка медленно закрутилась. Стены и пол вокруг поплыли, искажаясь, завихряясь, меняясь.
– Обороты Ускорялись-
Я замерла, ошеломленно созерцая. Руки мои зачесались, я поднесла их к глазам и увидела, как капилляры паутинились, перестраиваясь, возводились и опадали молекулярные мосты. Все пришло в движение. Лишь один фрагмент реальности оставался статичным: бородатое ухмыляющееся изображение.
– А почему ты не меняешься? – спросила я, осознав вдруг, что так и не спросила его имени.
– Потому что я – тот, кто вращает. Так всегда бывает, – ответил он. Его голос свиристел нитью среди происходящего хаоса.
– Это очень просто – вращать обороты. Нужно только правильно все придумать. Но даже если бы я и хотел рассказать тебе палитру и правила, то не смог бы. Это знание не передается. Ни кластером, вообще никак. Да и ни к чему тебе это. Великая жертва сопутствует такому знанию. Однажды поняв скрытую простоту, уже невозможно насладиться течением сложности, этим загадочным фильмом вокруг. Если ты знаешь, как обратить падение лепестков вспять, если видишь отчетливо, что ничто никуда на самом деле не падает, а только так кажется – уже не отдаться этому зрелищу на всю. Неведение зачастую блаженно, если правильно с ним обращаться.
Последняя фраза прозвучала совсем печально. Тарелка замедлилась и остановилась, возвращая мир в мерное русло.
– Поэтому ты здесь? Потому что знаешь?
– Я рисунок на стене в покинутом городе. Те, кому есть куда идти, ушли.
– Значит, тебе некуда идти, потому что ты знаешь, что…
– Что нету никакого «куда». Оборот-то один и тот же. Видишь ли, так получается, что, как только познаешь истинную природу движения, твой мир обращается в статику.
Я взяла тарелку в руки, на ощупь, как песок.
– > x~I? – спросила я.
– I <:x:> I, – ответил он
– Но всегда можно выдумать себя наружу, разве нет?
– Наружу… – усмехнулся он. – Я был там. Снаружи. Видел, как растут горы, как испаряются океаны, гнутся русла рек, обходя незримые магнитные столбы. Там, за выходом, я видел все.
– И Минарели?
Он промолчал.
– Там бескрайние лунные поля, и горы, как фольга.. А отражения? Где тебя столько, что забываешь, с чего началось. А ватный остров? Требуньеры? Улей? Неужели все это видел?
Старик долго не отвечал. Я легла на пол, на бок и вскоре вроде как забыла о нем, долго моргая и глядя сквозь прохладную пыль. Идти наружу, под солнце, не хотелось.
– Расскажи мне об этих местах, – шевельнулся вдруг терракотовым интересом мысленный голос старика.
Я повернулась на живот, поставила тарелку на ребро и катала ее пальцем по полу, как большую монету.
– Там по-другому. Каждый раз все совсем иначе. Ты же был снаружи. Ты знаешь.
– Да. Давно это было. Много оборотов назад. Еще до того как я постиг движение. Так же, как и ты, выдумывал себя куда ни попадя, преследуя свою мечту.
– Мечту?
– Да. Я всегда хотел научиться управлять оборотами так же легко, как и пространством. В итоге это меня и погубило. Будь осторожна с мечтами. Они сбываются. У тебя же есть мечта? Цель? Причина? То, что заставляет тебя идти?
