– Почему нельзя по забывчивости, – если, да, было, но это Электрик женился на ней, а ее шанс, можно считать, еще остался:
– В запасе. – Был бы, как говорится:
– Интеллектуал достаточный.
– Вы появились так неожиданно, – сказал метр.
– Да, и что это значит?
– Сказать?
– Да, конечно, пожалуйста, скажите, – улыбнулась Мотя.
– Вы не будете смеяться?
– Никогда.
– Тогда скажу то, во что верю, хотя и не понимаю, как это может быть на самом деле.
– Да, да, конечно, я согласна. – И добавила: – Надеюсь это не замужество с Ми Склифосовским, моим вторым-третьим владельцем этого Ван Гога?
– Да, конечно, – ответил метр, – тем более это было бы уже:
– В который раз?
– В первый! – неожиданно для самой себя даже чуть не залаяла Мотя, но нет, конечно, просто тявкнула, как бывало, ее сгинувшая в колбасном холодильнике Тетя, от чего при всем желании не могла избавиться, когда Тетя изображала домогательства до себя на всех культурных выставках собаки по имени О Кули, который получал в ответ только одно приветливое слово:
– Дурак. – А так-то про себя она всегда еще что-то шептала, и как думал сам Кули:
– Сколько можно лаять, пора переходить от слов к делу, – Правда, на самом деле, он мечтал о другом вкусном слове, а именно:
– Так где дело – там и тело.
И метр, а это был в непривычной для себя роли Олигарх-Машина, который приперся из тайги вместе с младшей Мироновой, ибо когда построил мост до Большой Земли – ее в наличии уже не оказалось:
– Как будто это была только декорация, – сказала Гусарская Баллада, радуясь, что проснувшись однажды утром:
– Никого не обнаружила, кроме себя и Олиграха.
– Смылись, – ответила она ему, и даже не пытаясь прикрыться для приличия, в том смысле, что:
– Абсолютно не стеснялась своего личного счастья из-за канувших в Лету конкуренток.
Которых всегда вьется вокруг одиозных личностей, скажем так:
– Немало, – а наоборот:
– Слишком много,
Медиум:
– Далее входит Войнич и сообщает, что:
– Да я и сам почти с большим трудом поверил, что говорят обо мне.
– А именно? – спросил Сори.
– Звонят в два часа ночи, и на те – как будто я мечтал об этом всю оставшуюся до этого жизнь:
– Вы получили Нобелевскую Премию.
– Ну и? – уж мрачнее, чем Сори, спросил Пели.
– Говорю, может вы ошиблись, я еще не так стар, может это ему, – он показал на Сори, или ему – в этот раз кивнул на Пели?
– Да нам по барабану, кому, но даем за Чонкина и смелось в восприятии жизни такой, какой мало никому не покажется, вплоть до марсианских Пупсов-мупсов и польских яблок, которые вы завезли нам для предстоящего путешествия на Марс.
– В общем, говорят, – продолжал он, – спрашивают последний раз:
– Вы написали знаменитую на весь мир фразу:
– Муха лезет по стеклу, и на этом надо было закончить?
И представляете, я ничего не мог с собой поделать, говорю:
– Да я, но не без помощи Медиума.
– А они? – спросил опешивший Плинтус.
– Нальешь – говорят – ему – по этому случаю Хеннесси.
– Это шутка, как вы не поняли?! – даже закричала СНС, которая как раз только вошла, и уже поспешно снимала пальто и шляпу.
– Нет, нет, – даже запричитал Войнич, – всё было натурально:
– По-честному.
– Да ерунда это все, – сказал Петухов, – мне вот тоже однажды пришло странное письмо по электронной почте, какое-то необычно, как будто зашифрованное…
– И там тоже предлагалось получить Нобелевскую премию? – спросил И-Кали.
– Нет еще, но было проинтонировано, что письмо из нобелевского комитета. – Неужели не верите? Да я и сам не поверил, испугался, пошел погулять, а когда вернулся….
