– Да что вы, я сейчас не о работе.
Сейчас мне интересны лично вы.
Вы – Абрамович. Что вы – родственник ему? —
– Кому – ему? Арону, или Лейбе?
А может, и кому-нибудь ещё?
Вы спрашивайте, чтоб я мог ответить. —
– Роман Аркадьевич. Кто он-то будет вам? —
Свет был не ярок, он высвечивал квадрат.
Хозяйка с гостем, будто бы на сцене,
Друг друга видели без игр полутьмы.
И давишное ощущенье силы,
Что парень на Наину произвел,
При свете совершенно не померкло,
А, может быть, усилилось ещё.
Но вовсе не атлет сидел напротив.
Роман, как посвященный каратист,
Держал заряд энергии в запасе,
Чтоб выплеснуть в означенный момент.
Отнюдь не рослый, очень складный, худощавый,
Не очень видный посторонний человек.
– Я сам не знаю толком, может дядя?
А тётка говорила, что отец.
В событьях невозможно разобраться. —
Наина выбрала одну из ярких книг,
Что были на столе небрежной стопкой.
– Взгляните – предпоследнее изданье, —
И гостю через стол передала.
– Хм, детектив, – и он взглянул, кто автор.
– Я Катерины Рупской не читал.
Какая-то, видать, подруга ваша? —
– Нет, я. Иначе скучно жить.
А Рупская – так это псевдоним. —
– И что же, уже много настрочили? —
– Четыре книги. Скоро будет пять.
А может – шесть, если о вас хотите. —
– Тогда я вам и вправду расскажу.
Писательнице будет интересно.
Но уговор – пока об этом не писать. —
– Я лишь тогда, даю вам слово, напишу,
Когда вы мне не просто разрешите,
А с просьбой обратитесь – написать. —
И он рассказывал такое – «уши вяли».
«Вот, Абрамович – он служил под Киржачем.
Так городишко, у Владимира под боком.
Родители его погибли рано,
Но в жизни не оставили дядья.
Сначала жил в Ухте, у дяди Лейбы,
Потом Абрам позвал его в Москву,
Где Рома школу среднюю окончил.
И вышел тут же воинский призыв.
Назваться Абрамовичем не сложно,
Родившись в те года под Киржачем.
Никто и не подумает придраться.
Представь себе – идет солдат в отгул,
А девки – уже ждут у караулки.
И крутится отгульная любовь,
А сколько из гулящих залетает?
Вот отпрыскам и ляпают порой:
«Да, что ты, ведь твой папа – Абрамович.
Лети ты в Лондон и добейся ДНК».
А тут ещё история другая.
В то время, у уже прошедших службу,
Был принят, что ли, «дембельский аккорд».
Солдаты, возвращаясь на гражданку,
Для части, что была родным их домом
В течение всех долгих двух годков,
Обязаны полезное что сделать,
Чтоб память о них долгая была.
И без «аккорда» по домам не отпускали.
И вот, Роман Аркадьич со друзьями
Должны очистить от деревьев лес,
Размером, что футбольная площадка.
Да что я – поле, целый стадион,
А может – просека для будущей дороги.
И от того, как быстро всё исполнят,
Зависело, когда их дембельнут.
Расчистят лес, и сразу по домам.
А где такие силы – напрягаться?
И вот, Роман такой придумал план.
Он поле раздербанил на делянки.
А возле части, полчаса ходьбы,
Совхоз животноводческий страдал,
Не зная, чем грядущею зимою,
Коровники удастся отопить,
И прочую домашнюю скотину.
Да и самим не светит околеть.
Когда Роман пожаловал с идеей,
Чтоб мужики делянки раскупили,
И лес с них заготовили себе —
Они не знали, как благодарить.
В три дня расчистили участок, словно плац,
Ещё деньгами кучу отвалили.
Он деньги на три части поделил:
Армейскому начальству, как и надо;
Ребятам, остававшимся служить,
И дембельской бригаде – на дорогу.
Романа Абрамовича хвалили:
«Какой, – все говорили, – светлый ум!».
– Так он уже тогда, мудрец безусый,
Всё сделал, словно чистый бизнесмен, —
Порывисто тут вставила Наина.
