Кит в пруду. Книга первая - страница 7

Впечатляет.

Отвлёкся (старческая болтливость, подогретая воспоминаниями и, наверное, просыпающейся любовью к жизни).

Возвращаемся к теме.

В метрополитене много разных работ, и есть одна, на которую не соглашаются мужчины: продажа проездных жетонов и продление проездных карточек.

Нулевое пространство для творчества.

Ни один мужчина выдержать этого не может, обязательно сопьётся.

(Кстати, я понял причину алкоголизма: отсутствие пространства для творчества. Человек обнаруживает, что превращается в рабочую скотину, в бесчувственный робот, и всё в нём возмущается и протестует. Алкоголь смиряет и возмущение, и протест. На первое время, разумеется. А потом… Но это уже другая тема, и очень невесёлая, порой даже страшная.)

У пропускного турникета выясняется, что срок пригодности моей проездной карты давно прошёл, надо продлевать.

За прозрачной перегородкой с небольшим отверстием снизу молодая женщина с тусклым усталым лицом (а ещё утро, впереди весь рабочий день).

Она умело обращается с моей карточкой, я расплачиваюсь и как бы в обмен на карточку просовываю в окошко конфетку-леденец в прозрачной обёртке.

И случается чудо: лицо женщины преображается… оно становится мягким, светлым, добрым и чуть ли не ласковым… всё понимающим женским прекрасным лицом.

Это длится долю секунды, это запоминается на всю жизнь.

Внезапный луч солнца, пробившийся сквозь хмурую плотную облачность.

И всё преображается.

Поездка по знакомому маршруту («Спасская» – «Дыбенко») занимает, как обычно, пятнадцать минут.

Я поднимаюсь на поверхность.

На небе – ни облачка, ясно и щедро светит солнце.

Можно жить дальше.

Есть такая птица – павлин. Когда распускает хвост – то да, картинка.

Но очаровываться не стоит: характер вздорный и мелочный.

Как в жизни: если кто-то павлином выставляется – так и знай, будут проблемы.

Впрочем, павлин – это всё-таки экзотика.

У нас своего добра довольно.

Вот воробей… чирикает, нахохлившись… на жалость давит. Не стоит обольщаться: наглец, бесцеремонник, жлоб и хам. Забияка. На малой моей родине заслужил прозвище «жидёныш», этим всё сказано.

А вот синички – совсем другая порода. Напоминают воспитанниц Смольного института… деликатные, аккуратные, любопытные в меру, сообразительные… Люблю. Их, кстати, много разных подвидов.

Голуби?

Те же воробьи, только крупнее, и ощутимо гадят.

Терпеть не могу.

Почему голубь – птица мира, ума не приложу.

Наконец, ворона… Это особая песня. Тип американского пионера Дикого Запада. Если поленился вынести пакет с мусором к мусорному сборнику и оставил на ночь на участке, утром пакет будет разорван и содержимое разбросано по всему участку. Устанешь собирать. Причём – под насмешливыми вороньими взглядами. Сидят на верхушках деревьев и с удовольствием за тобой наблюдают.

Однажды я наблюдал за вороной, которая размачивала в луже хлебную корку, и размочила-таки и всё склевала.

А один раз вовсе любопытное: я отправился погулять в Никольский сад поздней осенью, когда вазоны (где летом фонтаны) уже были закрыты щитами, предохранявшими от скорого уже снега.

На щите сидела одиноко ворона и смотрела, как я приближаюсь.

Я замедлил шаг, и она двинулась мне навстречу. Спрыгнула со щита и по песчаной дорожке, по-матросски вперевалку, продолжала сближаться со мной. Я остановился, в двух шагах остановилась и она.

Момент истины: я смотрю на неё, она, склонив голову набок, смотрит на меня.