Китаянка на картине - страница 17

Он вздыхает, стараясь прийти в себя.

Внезапно выпрямляется, высвобождается и встает. И всем телом рванувшись вперед, вскакивает с яростью:

– Мелисанда, больше всего на свете папа ненавидел ложь! Я не могу поверить, что он солгал мне. Он не мог просто так взять и сказать не подумав. Уверяю тебя! Да к тому же мне… А с каким гордым видом он застегнул свои часы у меня на запястье.

Он теперь быстро ходит туда-сюда, не в силах спокойно усесться, его собственная агрессивность очень печалит его самого, и вот он мерит шагами гостиную, точно запертый в клетку медведь, подбрасывая лупу в руке.

Наконец он поворачивается к окну, застывая в раздумье, – что-то просчитывает про себя.

Тут возможны две гипотезы: либо его отца околпачили, либо часы Гийома и часы с картины действительно одни и те же. Он в таком замешательстве, что я решаю все-таки выбрать первый вариант. Второй слишком маловероятен…

Стараясь утешить его, я рассуждаю:

– Тогда нам просто наврал продавец.

– Несомненно.

Он вздыхает.

– Папа наверняка сейчас переворачивается в гробу.

– Завтра же утром позвоню Лизе.

Гийом вяло качает головой. Глаза подернуты дымкой, взгляд прикован к шестиугольной плитке пола. Погруженный в глубины своей души, он сражается с мыслями, знать о которых не позволено никому. Только что в потаенных глубинах открылась брешь.

Подойдя к нему и пытаясь его успокоить, чуть-чуть погладив его с выражением немого понимания, я и сама вдруг вижу в нем грустного маленького мальчика, затронувшего мою душу до самых ее глубин.

И я делаю в душе зарубку: вот и будет случай узнать, что нового у Заз.

С Лизой Куле мы знакомы со студенческой скамьи.

Обе мы тусовались в компании прожигателей жизни. А спустя месяцы и после взаимных признаний стали подругами.

Заз… Потрясающая личность. В мир взрослых мы входили рука об руку, этап за этапом, сами этого даже не заметив. У нас с ней постепенно сложились уникальные отношения, да так удачно, что в конце концов мы прекрасно узнали друг друга и просто пошли дальше вместе. Для меня она незаменима. Наши общие черты и наши различия так гармонично уравновешиваются, что мы чудесно дополняем друг друга.

Ее образ сейчас у меня пред глазами. Образ прекрасной женщины, какой она и стала теперь, высокой и стройной, умеющей держать себя, очень элегантной – с таким природным изяществом, что ей идет все, что она ни наденет. Жаль, что она не слишком высоко себя ценит. В матово-бледном лице, чуть-чуть подкрашенном, окруженном пышной гривой темных кудрей, каскадом падающих ей на плечи, до сих пор проскальзывает что-то детское. Ей очень идут веснушки, придающие ей своенравный вид. В ней есть уж-не-знаю-что-именно, но нежное и сильное, от нее исходит позитивная и теплая аура.

Она – та, на кого я могу рассчитывать и в трудный, и в добрый час, та, что утешает меня, развлекает, советует, поддерживает, ободряет, когда меня терзает искушение отступить… В общем и целом – она верит в меня. И это взаимно.

Это шанс.

Между мной и Лизой столько общего, столько воспоминаний и общего веселья до упаду! Помню, как в университетской столовой мы меняли ее десерт на мою закуску и наоборот. Взбитые сливки – она сперва поддевала их ложечкой, а потом резким движением опрокидывала в мою тарелку из своей, а меня даже не спрашивала. Диски и книги, понравившиеся нам обеим, – мы передавали их друг другу…

Вереница счастливых мгновений – но, с другой стороны, и у нее немало проблем: сомнения, выбор, решения, неудачи и потребность в утешении и поддержке, заставлявшая нас уединяться в моей или ее комнате университетского городка по соседству с кампусом.