Китаянка на картине - страница 15

– И немного истории: легенда рассказывает, что один кровожадный исполин в древние времена жил на этих скалах, – рассказывает нам агент по недвижимости, призывая восхититься пейзажами.

– Обожаю мифы, – замечает Гийом, он благодарный слушатель.

– Тогда вам понравится! Так вот, этот грозный персонаж имел в жизни только одну забаву – и была ею хитрющая сорока. Она предупреждала его, если кто-нибудь осмеливался подступиться к его логову, но чаще всего тревога оказывалась ложной. В один прекрасный день доблестный воин по имени Гилем пришел помериться силами с тем, кто наводил на всю округу такой ужас. Его церберша подняла тревогу и застрекотала: «Берегись, Великан, Гилем уже в пути, берегись, Великан!» Злыдень не обратил никакого внимания на крики крылатой домашней канальи и был убит храбрым юношей, сбросившим его с самой высокой башни.

Захваченные историей, мы сразу же подписываем договор аренды.

Гийом наклоняется взглянуть на то, что я ему показываю.

– На этом фото из Яншо виден переулок.

Он протягивает мне стакан холодного лимонада с листочками мяты, в нем позвякивают льдинки.

Я пробую, рот наполняется кисло-сладким вкусом. Громче всего звучит мятная нотка.

– М-м-м, чудесно, милый! Ты добавил капельку тростникового сахара, верно?

– Нет, ложечку гаригового меда. Я открыл баночку, которую нам принесли с той пасеки на озере… да как же его… я забыл. Но ты знаешь, что за озеро… А! Там еще такие красные пляжи. Не заметила? Сали…

– Салагу.

– Вот-вот!

– Ну конечно, это же продукция моей кузины Магелоны! Ты хорошо смешал?

И снова приподнимаю локоть, стараясь насладиться вкусом нектара.

– О-о-о… очень удачно.

Мы влюбленно улыбаемся друг другу и обмениваемся быстрым поцелуем. Губы у обоих влажные и прохладные.

Рассматриваем фотографию в ноутбуке. Улица почти не изменилась. Или разве что совсем чуть-чуть. Я внимательно смотрю то на экран, то на картину.

Нет, я, безусловно, ничуть не жалею о своей покупке: я люблю эту картину и за ее живописные достоинства, и за те чувства, какие она вызывает во мне.

Задерживаюсь взглядом на покосившихся хибарках, они рядком изображены на правой стороне полотна. Как же они прелестны!

– Видишь, вместо обычного жилья тех времен, когда крышу красили, они построили целый жилой комплекс, – замечает он – как-никак архитектор. – Ремесленные мастерские выглядят иначе. Не было ни этой мастерской по ремонту велосипедов, ни вон той ресторанной терраски…

Я вспоминаю. Китай. Видения накатывают как волны.

Странные очертания закругленных горных вершин Гуйлинь, воздетых к небесам более чем в тысяче километров от Пекина. Пышная растительность. Резкая и яркая зелень рисовых полей, ярусами всходящих в бесконечность над Лунными горами. Хвойные и бамбуковые леса. Блюда, которые я пробовала в семье, происходящей из этнического меньшинства, в земле дун, – эти края ближе к Вьетнаму, чем к китайской столице.

Их сохранившееся поселение, уютно примостившееся на склоне утеса и свившее гнездо в ларце долины, окруженной головокружительной высоты косогорами, долго жило в уединении от мира. Жители здесь просты и беспечны, а гостеприимство развито необычайно – вместо приветствия они спрашивают: «Ты уже поел?»

И снова я вспоминаю ужин, который разделяла с ними в домике на сваях, крепко укорененном в почве с помощью длинных сосновых бревен. Мы устраивались у очага, скромно рассаживаясь на низеньких табуретках вокруг лакированного подноса. Чокались стаканчиками с рисовой водкой. Знак почтения. Рыба была вкуснейшая. Неповторимая. Маринованная и соленая, по всей видимости. А вместо гарнира – клейкий рис, завернутый в жареные банановые листья, и сладкие бататы – мы готовили их прямо на огне. В сухих пирожных было много пряностей.