Китаянка на картине - страница 9



– Тем более что спящий не осознает, что спит.

Я помню, что подумала про себя: «Надеюсь, что я не сплю!»

Я незаметно ущипнула себя за руку. «Да нет же, моя прекрасная, ты в состоянии как нельзя более бодрствующем!»

Чарующе.

– Между этими странами множество взаимовлияний. Да в конце концов, они ведь много веков подряд охотно и взаимно обогащали друг друга. Говоришь, Мелисанда, что у хокку все-таки нет таких уж строгих правил композиции?

– Это не обязательно короткое стихотворение. И если форма довольно свободная, то под ней скрыто обращение к вечному и эфемерному, как и в японских хокку.

– Тут речь о тех же самых философских течениях. Или нет?

– О даосизме и буддизме. Чань – безмолвная медитация, духовное озарение. Это японский дзен.

– Потрясающе, до какой же степени нас притягивает этот континент, правда? – заключает он с блестящими глазами, явно разволновавшись. – Я рад разделить это увлечение с тобой, Мэл!

– Idem… [4]

Обмен трогательными улыбками.

Потом, с любопытством:

– А ты не мечтала когда-нибудь поехать в Японию? Или вообще в Азию?

– А то, еще как!

После краткой паузы он вдруг со вздохом:

– А вместе было бы еще лучше…

Опять улыбки. Сияющие.

И Гийом шаловливо уточняет:

– Только уж тогда в Китай. Там не будет языкового барьера: ты сможешь переводить!

Смеемся. Восхищенные глаза у обоих блестят одинаково.

Мне нравится то, что я слышу.

* * *

Между нами сразу же установилось согласие. Еще бы – столько общих интересов! Обожаю такие откровенные обмены.

Счастье накрыло нас невидимой волной прямо в битком набитой комнате. Люди вокруг нас словно растворились в обстановке, среди споров и невнятного шума, стука вилок и ножей о тарелки и негромкой приятной музыки. Никого не осталось – только он и я.

Перед нами распахнулся горизонт всех мыслимых возможностей. Я почувствовала, как из моей спины вырастают крылья бабочки, уже подрагивавшие от нетерпения. Сердце наполнилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Бескрайний горизонт.

Но почему оно так нам знакомо, это странное чувство, так выбивающее из колеи?

Разве что мы случайно встречались как-нибудь днем, – а скорей уж вечером, в поезде, самолете, переполненном зале, – не знаю, где еще…

Стало ясно: у нас не осталось никакого точного воспоминания, только глубокий отпечаток, оставленный каждым из нас в другом. Как бы там ни было, а это абсолютная достоверность. Упрямая. Весьма упрямая.

Хуже всего то, что это чувство могло оказаться злой шуткой наших уже любящих душ.

Церебральная химия.

Мираж.

Неважно, раз уж это обоим нравится.

* * *

Когда принесли кофе, я, не подумав, бросила ему в чашку полкусочка сахара.

Как тогда, в прошлый раз, в чайном салоне.

И вдруг, с ошеломлением заметив, как удивленно поднялись его брови над округлившимися глазами, я так и застыла со щипцами в руке.

Поразительно.

Сен-Гилем-ле-Дезер, юг Франции

12 мая 2002 года


Гийом

Я распахиваю свежевыбеленные ставни прямо в назойливые кусты бигнонии, обвившей круглые своды террасы, хвастливо выставив напоказ ярко-оранжевые цветы; пониже, у невысокой стены, сложенной методом сухой кладки, распускается инжир; стройные ряды олив, кривоватых, с мясистыми и узловатыми стволами; охровый цвет вилл, рассеянных по гариге, и открывающийся широкий вид на руины замка.

Хрупкий парус штор смягчает весенний свет. Прекрасное воскресенье – из тех, о которых говорят: вот и зима позади, а нас заполняет до краев новый прилив жизненных сил.