– Нет, никакой выпивки, – мотнул он головой. – Слишком серьезные вещи обсуждаем.
– Получается, чтобы мне туда попасть я должен договорится с каким нибудь трупом?! – засмеялся Потапов.
– А я разве сказал, что провести туда должен мертвый?
– Ты сказал – живой туда попасть не может.
– Не живой и мертвый, это не всегда одно и тоже, – дед посмотрел на Потапова таким взглядом, что тому стало немного не по себе.
– Ничего не понимаю…
– Я так и думал, – дед тяжело вздохнул и казалось, потерял интерес к продолжению беседы. – Попасть туда ты попадешь, но больше сорока дней там не оставайся. Не надо тебе на себе проверять, врут сказки или нет. Обещаешь?
– Обещаю, – неуверенно пробубнил Потапов, испытывая острое желание сбегать за водкой.
* * *
Мир населен неудачниками. Никчемными, пустыми, не понимающими своего предназначения людьми. Многим, правда, и понимать нечем и незачем. Человек, лишенный смысла жизни – не человек. Двуногая амеба, организм, ошибочно наделенный плевком мозга, обезьяна, нечаянно заскочившая на более высокую ступеньку эволюции.
Примерно так думал Лёвкин, наблюдая из окна своей «копейки» за пестрой, суетливой, вечно куда-то спешащей московской толпой. Что движет всеми этими людьми? Что заставляет их прыгать в троллейбусы и автобусы, размахивать сумками, оттаптывать друг другу ноги, однотипно и плохо одеваться и говорить на ужасном русском языке, большая часть которого состоит из лагерной «фени» и мата? Почему они приняли эту жизнь, где им уготована роль мусора, так и не постаравшись ничего в ней изменить?
Лёвкин презрительно усмехнулся.
Жалкие муравьи, обменявшее самое дорогое, что у них есть – собственные жизни – на бестолковую, недостойную нормального человека суету.
Какое счастье, что он не такой! Лёвкин на секунду представил себя просыпающимся в шесть утра, по быстрому глотающим отдающий веником чай и прущимся на работу в переполненном вагоне метро, зажатым со всех сторон потною толпой аутсайдеров…
Хотя, если быть до конца объективным, такое с ним тоже было. И подъемы в шесть утра, и давка в метро, и бесконечно длинные рабочие будни, работа за копейки, субботники, партсобрания, безверие и медленное угасание интереса к жизни. Но какой может быть интерес, если нет самой жизни?!
Первой это заметила жена. Женщина взбалмошная и привыкшая постоянно чего-то от Лёвкина требовать. Словно он ей был чего-то должен. Впрочем, это «сокровище» недолго отравляло ему жизнь: после того как прошла влюбленность, а супружеский долг превратился в редкую возню двух абсолютно равнодушных друг к другу тел, хороший, смачный пинок под толстый зад развёл их лучше любого ЗАГСа. Он остался один, свободный и независимый, а она пропала где-то в безвестности. Одиночество лишь отчасти облегчило положение Лёвкина. Тупая, бессмысленная работа, лишающая его времени, по-прежнему не давала вздохнуть полной грудью. А ведь он всегда, с детских лет чувствовал свою особенную суть. Не раз и не два посещало его странное чувство, некое таинственное прозрение – мир ждал от него чего-то большего, чем жалкое прозябание на постылой работе.
Спасло его, как это ни странно звучит, увлечение его детства – маленькие монетки, которые он, будучи еще совсем несмышленым пацаном, собирал в красивую, подаренную бабушкой хохломскую шкатулку. На шкатулке был изображен Иван-царевич, вскинувший руки вслед улетающей Жар-птице. Маленький Боря подолгу любил разглядывать как саму шкатулку, так и ее содержимое – монетки с непонятными словами и гербами неведомых стран. Манящий, волнующий, полный ярких красок мир скрывался в этой шкатулке.
