– Мы к тебе, Фома Петрович, с великой нуждой. Почил в бозе наш друг солдат гвардии Кротков, и ему нужно достойное успокоилище.
– Что ж, чему быть, тому не миновать, и все мы под богом ходим, – перекрестился гробовщик. – Но если к нему далеко идти, то не пойду, ко мне заказчики скоро явятся.
– Разве это далеко… – встрял Борзов, но, получив удар локтем в бок, умолк и недовольно взглянул на приятеля.
– Зачем, Фома Петрович, тебе идти к покойнику? – поинтересовался Слепцов.
– Как зачем? Надо мерку с него снять, чтобы ему было покойно лежать.
– Вот с него и сними, – художник указал на Борзова. – Они ростом одинаковы и статью.
– Одинаковых людей не бывает. Берите по его росту, но в случае чего обратно гроб не возьму, что продано, то продано.
Уразумев, что к нему пришли настоящие покупатели, Фома Петрович повеселел, в глазах заблестела хитринка, торговаться он любил, это была самая радостная часть его ремесла.
– Извольте, господа, глянуть. – Он подвёл покупателей к домовине, вырубленной из кедра. – Источает сладчайший аромат, прочность необыкновенная, тыщу лет пролежит в воде и только крепче станет.
– Мрамор прочнее будет, – заметил пиит.
– Мрамор! Мрамор! – всплеснул руками гробовщик. – Положить покойника в мрамор всё равно что в лёд заморозить. А кедр – самое тёплое дерево из всех. Дуб тоже хорош, но не так, как кедр. А вы купите домовину и положите её в мрамор, тогда сверху будет великолепие, а внутри теплота.
– Зачем солдату кедр да мрамор? – сказал Борзов. – Нам нужен гроб, чтоб отправить его в усадьбу. Пусть там озаботятся, в чём его положить в могилу.
– Тогда вот что вам надо. – Гробовщик указал на стопу плохо оструганных гробов под дощатым навесом.
– И какова цена? – поинтересовался Слепцов.
– Цена в Петербурге у всех два с полтиной, но тебе, сосед, отдам за два рубля.
– Беда мне с тобой, Фома Петрович, – укоризненно покачал головой художник. – Разве ты от меня доброты не знал?
– Это дела промеж нас и других не касаются, – резонно заметил гробовщик. – Сейчас ты гроб берёшь не для себя, а для солдата. Но так и быть, берите пару за три рубля.
– На что нам два гроба? – удивился Борзов.
– Это такая вещь, что всегда может каждому пригодиться. А за полтора рубля могу уступить вот этот.
Борзов поднял указанный ему гробовщиком гроб, поставил на попа и воскликнул:
– В нём же дыры!
– Тьфу на твои слова! Это не дыры, а сучки выпали. Они покойнику не помеха, и я с вас беру по низшей цене, по-соседски. Ну, что, по рукам?
– Плати, Калистрат, – сказал художник. – Я Фому знаю, он с этой цены не сойдёт.
Пиит неодобрительно на него посмотрел, вынул из кармана горсть мелочи и стал по копейке кидать в подставленную гробовщиком шапку.
– Каким промыслом изволите заниматься? – лукаво осклабившись, сказал Фома Петрович, намекая на нищенство покупателя.
– Под мостом с кистенём по ночам гуляю! – рыкнул Калистрат. – Таких, как ты, жила, привечаю!
– Окстись, Калистрат! – встрял Слепцов. – Расплатись, и пойдём отсель.
Пиит сыпанул всю мелочь с ладони в шапку, подхватил гроб, за край которого едва успел уцепиться художник, и они пошли к воротам. Гробовщик им вслед не смотрел, он, высыпав мелочь из шапки на верстак, стал её пересчитывать своим счётом.
Увидев в дверях избы Кроткова, Калистрат на него напустился:
– Ты зачем тут стоишь? Тебя уже нет, ты для всех покойник!
– Внушал Сысою, что ему надлежит делать, – сказал Кротков. – Боюсь, не рехнулся ли мужик после моих слов?
