– Невольно вспоминается Бродский, его «Бабочка». Сказать что ты мертва? Но ты жила лишь сутки, как много грусти в шутке творца.. Н-да. Печально, печально.
Он посмотрел на нее и увидел в глазах навернувшиеся слезы.
– Ну, ну – успокоил он ее, поглаживая по руке. – Пойдем, пойдем, мы уже почти пришли.
Они дошли до выхода с кладбища. Неподалеку от него на низенькой, деревянной скамеечке сидели две грязные, оборванные женщины с одутловатыми лицами.
– Это бичи? – спросила Елена.
– Это бомжи – ответил он.
– Бомжи?
– Неважно.
У ног одной из женщин лежала белая, небольшая, эмалированная миска. Края были черными, облупленными. Вторая держала в руках алюминиевую кружку. Обе тяжело вздыхали и причмокивали губами.
– Подойди, дай им мелочи.
– А ты?
– А мне дальше нельзя.
– Почему?
Молчание.
Она порылась в карманах, в руках зазвякали монеты. Она подошла, как завороженная к нищим. Лицо одной из женщин показалось ей смутно знакомым. Та тоже пристально смотрела на нее. Елена торопливо высыпала деньги в миску и кружку и собралась быстро уйти.
– Мама? – послышался грубый, шершавый голос одной из нищенок.
Елена удивилась и повернулась обратно к ней.
– Мама? – повторила та уже уверенней и стала приподниматься и приближаться.
Ей стало страшно от того, что тело перестало ее слушаться, она стояла как вкопанная и не могла пошевелиться, а страшная, грязная женщина все приближалась и приближалась, вот ее лицо приблизилось к ней максимально, Елена вдохнула страшный смрад, и не в силах терпеть дальше закрыла глаза и полетела куда-то.
– Мама, мама – голос из грубого стал переходить в мягкий, потом тонкий.
Она открыла глаза и обнаружила себя в спальне. Рядом с ней, на краю кровати сидела Клава. Она положила руку на грудь матери и смотрела тревожно.
– Мама, мама, что с тобой? Я проходила мимо спальни, услышала, что ты стонешь.
– Нет, нет, ничего, просто дурной сон – успокоила она дочь. – Уже, наверное, поздно, что-то я задремала, был сложный день.
Клава смотрела куда-то в сторону и молчала.
– Ты уже сделала уроки?
Та покивала головой.
– Ну, иди, попей чайку, скоро будем ложиться.
Клава начала привставать с кровати. Внезапный порыв неопределенного чувства захватил Елену. Она приподнялась, спустила с кровати ноги и остановила уходящую дочь словами:
– Подожди. Иди сюда.
Дочь послушно подошла к матери. Та жадно и жарко обняла ее:
– У меня странное чувство, что мы скоро расстанемся. Доченька, как я тебя люблю – она крепко прижала ее к себе – мне так жаль, что мы далеки друг от друга. Может быть в этом есть и моя вина. Мне так хочется, чтобы мы были ближе, чтобы любили, понимали друг друга. – Она взяла дочь за плечи, немного отстранила от себя и внимательно заглянула в глаза.– А ты хочешь этого?
– Да, мамочка – она неловко обняла мать – все будет хорошо, я пойду.
– Да, да, конечно – Елена опустила своего ребенка и стала какой-то растерянной – иди, поставь чайник, я сейчас тоже подойду.
Отношения между людьми штука интересная, как в общем смысле, так и в частностях. Клава сидела на кухне, прихлебывала горячий чай из кружки и не могла избавиться от чувства удивления, непонимания и необычности происходящего. Она давно не ощущала такого интереса к своей персоне со стороны матери. Может быть в раннем детстве. Клава сидела и гадала, что же могло стать причиной изменения в поведении мамы. Откуда такое необычное внимание? Раньше такого не наблюдалось. Клава не испытывала особой радости по этому поводу, она уже привыкла к нейтральному, несколько отстраненному отношению. Это ее устраивало. Она не знала, как отнестись к нынешней перемене. Вот сейчас мама придет чай пить. Раньше она, как правило, спрашивала – все ли нормально в школе, Клава отвечала – все нормально, на том беседа и заканчивалась. А теперь чего ожидать? Она пила чай и испытывала легкое нервное напряжение, как будто предчувствуя, долгий, откровенный разговор. Ей очень хотелось побыстрее допить и уйти отсюда. Елена пришла на кухню, налила в кружку заварку и кипяток. Насыпала ложечкой сахар и стала долго размешивать его, стукая металлом о внутреннюю поверхность керамики. Клава с тревогой ждала.
