И всё в том духе…
Но что меня удивило, это его совершенное равнодушие к отцовскому поместью. Он ни разу не высказывался о его стараниях здесь, о том, как здесь прекрасно, и что здесь райский уголок, как то мне говорил отец. Все его разговоры были о себе. И я заметил, что отцу это не пришлось по духу. Когда тот начинал говорить что-то вновь о своей деятельности, тот стал его обрывать, говоря:
– Ясно. Это я слышал. Давай другое.
Того, походу, ничуть не смущал такой дерзкий тон отца, и он замолкал, приступая к еде. А Серджио, при тихом согласии своей жены, начинал так расхваливать своё имение, что у меня аж язык чуть не поворачивался сказать: «Да уж, если бы вы только знали, что здесь творилось!».
Но я держал себя в руках и понуро смотрел в тарелку. И взгляд дяди Антонио меня на какое то время обнадеживал: в нём было много черт характера, которые не были присущи моему отцу. И вот, когда наконец трапеза подошла к концу, и мы все поднялись со стола, дабы выйти на улицу, отец вдруг настороженно посмотрел на своего брата и сказал:
– Так приезжал бы ты по-чаще, Антонио! Ты ведь так тоскуешь по Сицилии. По этим чудеснейшим местам! Какой здесь вид! Просто загляденье! Мы с Еленой не можем ни на секунду оторваться от самого незначительного взгляда на море.
– Был бы рад, да работа не позволяет, Серджио, – отвечал он с довольным видом, чуть надменно, – Слишком велико к тому же и расстояние от Севера до Сицилии.
Тут отец внезапно воскликнул:
– Брось! Тебе здесь нравится, я вижу. Ты просто слишком самодоволен, чтобы это признать. Что может быть лучше, чем поместье с виноградными лозами и видом на бушующие морские волны с проплывающими по ним судами? Вообрази!
Антонио только пожал плечами.
– Ну, кому море и лозы, а кому – текстильная фабрика и путь к прогрессу.
Эти слова, как я заметил, произвели на отца ужасающее впечатление, словно ему было адресовано личное оскорбление, задевшее его достоинство и честь. Он вдруг принял недовольный вид и, обернувшись к брату, крикнул:
– Прогресс? Прогресс, милый мой, полнейшая чушь! Это тебе скажет любой местный держатель земли. Нет ничего лучше, чем доход от своего куска земли, которая перешла тебе в руки от отцов и предков твоих. Прогресс – это что такое? От него, сказать начистоту, одни убытки.
Антонио, услышав такое заявление, не мог удержаться от смеха. Он похлопал отца по плечу, сам при этом чуть не задыхаясь от хохота.
– Боже, Серджио, я тебе удивляюсь! Ты, друг мой, не думай, что я желаю тебя как-то обидеть, но ты немного потерялся во времени. Сейчас, могу сказать с большой уверенностью, прогресс – вещь неизбежная, она придёт даже в самые дальние края нашей Земли. Промышленность, понимаешь ли, уже в полном ходе. Должны же мы развиваться как-то. За процессом следует просвещение, а за просвещением…
– Нет-нет! – взмахнул руками отец, отрекаясь от его речи, – Я не был в Риме, и не могу знать о том, что там происходит – прогресс или что то ещё. Да и кому он нужен? Мне лично – нет! Ты, быть может, хочешь пойти по стопам своего отца, но я останусь верен своему роду. Если мне завещали хранить этот кусок земли в надлежащем состоянии, то я это и буду исполнять.
– Мой отец торговал шёлком, вообще-то, – серьёзно заметил Антонио, выдвигаясь вперёд, – А свою землю я давно продал. Какой в ней толк, когда сейчас города растут с небывалой стремительностью. Видели бы вы Флоренцию, Милан, или другие наши города! Это вам не Сицилия – остров, где везде сплошные поля с виноградом, – тут он вновь рассмеялся.
