– Я поняла, – выдохнула Иллария. – Сейчас все сделаю.
Брат коснулся губами ее лба и покинул комнату, аккуратно прикрыв дверь.
Ила вернулась к Ладину. Не было необходимости пересказывать ему разговор с братом, она знала, виленвиец все слышал. Она равнодушно кинула ему одежду и приказала:
– Сначала к Лари, потом к жене.
Сын Хозяев Еруды встал с кровати и подошел к любовнице. Хотел обнять ее, но она не дала. Он взял ее за руку.
– Думаю, я должен тебе кое-что объяснить…
Ила фыркнула.
– Мне ты, к счастью для меня, ничего не должен. А изменять жене – мерзко. Я в этом фарсе участвовать не желаю. Так что одевайся и уматывай.
Она кинула на Ладина полный презрения взгляд и высвободила руку. Он начал торопливо натягивать одежду.
– Прости, последнее, чего мне хотелось – обидеть тебя.
Ила молча наблюдала, как он одевается, а потом открыла ему дверь комнаты, выпроваживая будто незваного гостя. Дождь за окном застучал с удвоенной силой. Осень брала свое.
Сын Хозяев Еруды зашагал к конунгу Краны, заплетая косу на ходу. Виленвиец ожидал от него осуждения, но Илларий предпочел другие темы для беседы. За дверьми кабинета мужчины почти два часа обсуждали дела военные, говорил больше Ладин, Илларий слушал и задавал вопросы. Гость не лукавил, не увиливал, говорил что думает. Глаза конунга Краны не выдавали никаких эмоций. В начале разговора принесли кофе с мясным пирогом, и виленвиец, волей судьбы оставшийся без завтрака, проникся к Илларию еще большей симпатией. Расстались они совершенно довольные друг другом и достигнутыми договоренностями.
Сын Хозяев Еруды отправился в гостиную за женой. Дождь утих, тучки разбежались, и в окна коридора замка заглянуло солнце. Ладин остановился около одного из них и посмотрел на парк. Освещенное яркими лучами святилище заставляло замереть в восхищении. Над лысоватыми деревьями парил красавец ворон. Его черные крылья раскинулись над статуями собратьев, будто защищая от невзгод. Гость вздохнул. Он не видел глаз ворона, но жизнь свою готов был поставить, тот снова насмехается над ним. Возвращаться в Еруду не хотелось, встречаться с Натаной тоже. Поговорить бы с Илларией по-человечески, объяснить все, но она не станет слушать. Ладин с досады махнул рукой и продолжил свой путь.
На подходе к гостиной он услышал торейскую речь. Ила и Натана вели размеренную беседу ни о чем. Голос Натаны за три года ничуть не изменился, сын Хозяев Еруды узнал бы его из тысячи, а вот голос Илы в торейском говоре звучал совсем по-иному. Она употребляла обороты мыслимой и немыслимой вежливости, но все равно, когда она говорила, хотелось вытянуться по стойке смирно и приветствовать госпожу. Виленвиец представил себе, какое впечатление это производит на Натану вкупе с безразличным взглядом Илы, и пожалел о своем позднем прибытии.
Он остановился в дверях гостиной перевести дух. В кресле, что ближе к окну, сидела хозяйка дома и уплетала печенье, на столике рядом стояли чашки и кофейник. Выглядела Ила и правда цветуще. Она улыбалась, демонстрируя игривые ямочки на щеках, и даже синяки под глазами, спутники бессонных ночей, не бросались в глаза. Напротив, на диване, расположилась безупречная Натана. Почти десять лет прошло со дня свадьбы, но она, казалось, не изменилась. Беременность ничуть не портила ее, лишь окутывала флером целомудрия, создавала легенду о женщине, сохраняющей домашний очаг в окружении детей и воспоминаний.
