- Слушай жида, путеец! Их племя знает, когда бьют, надо помалкивать, может, тогда не убьют! А может, и убьют. - с предвкушением протянул тощий, кончиком палки медленно сдвигая каббалисту шляпу на затылок… и быстрым толчком сбрасывая ее наземь.
- Довольно! – снизу насыпи прозвучал резкий злой голос. – Четверо караулят, остальные – займитесь делом!
Пахомову голос показался знакомым, но тело сводило от боли, воздуха не хватало, перед глазами плясали багровые круги…
- Як скажете, пане, як скажете! – не сводя глаз с пленников, осклабился тощий. – Шнырь, Жирдяй, Мордатый – ко мне!
Рядом с насыпью снова гулко прошагал голем, набрал в охапку шпал, и не обращая внимания на людей, утопал обратно в темноту. С трудом разогнувшийся Пахомов проводил его тоскливым взглядом – ожидать помощи от глиняной куклы было также бессмысленно, как надеяться, что под ногами бандитов вдруг провалится насыпь. Слишком хорошо она построена, чтоб провалиться.
Городовой окинул пленников долгим взглядом и сбежал вниз по насыпи, а вместо него их окружила городская шпана, обряженная если и не в сущие лохмотья, то в одежду явно с чужого плеча. Мордатый и впрямь был мордат, как бульдог, Шнырь – тощ и мелок, а воздвигшийся за спиной Жирдяй оказался здоровенным детиной, смахивающим на младшего недоразвитого братишку големов.
В трех десятках шагов пара големов похожими на ковши ручищами нагребали землю, засыпая уже вколоченные сваи. Их плоские, лишенные всякого выражение лица с круглыми дырами ртов по пропадали из виду, когда големы наклонялись, то появлялись снова – и казалось, что глаза с тусклыми огоньками в глубине глядят прямо на столпившихся на насыпи людей.
- Ишь, пялятся! – хрипло прошептал Штырь и в руке у него появился нож. – Не кинутся? – и с опасливым вопросом покосился на… каббалиста.
– Хватит ерунду городить! - снова раздался из-под насыпи злой голос. Предводитель шайки на насыпь не поднимался и на свет не высовывался, стоял в стороне и виден был только темной тенью. И одет был во что-то неприметное. Но голос по-прежнему казался Пахомову знакомым. Будто слышал совсем недавно, причем в обстоятельствах не особо приятных. Но наверняка не таких мерзких как сейчас!
- Ничего они вам не сделают! – раздраженно прикрикнул на подельников предводитель.
«А ведь могли бы! Могли!» - отчаянно думал Пахомов, почти с ненавистью глядя на невозмутимо вышагивающих вдоль насыпи големов. Вокруг стучало, лязгало, шаркало, насыпь едва заметно тряслась – шла работа. Пахомову хотелось взвыть. Вон та парочка глиняных великанов могли бы варнаков разметать – что големам палки, ножи… да хоть паро-беллумы! Могла… если бы каббалист приказал! Только стоит Шмуэлю открыть рот... Пахомов покосился на охранника – и наткнулся на внимательный ответный взгляд. Тощий предостерегающе покачал дубинкой – дескать, не шали! – и Пахомов снова уставился на приближающегося голема. Шатается тут как ни в чем не бывало, истукан глиняный!
Что будет с ними, с живыми? Будут ли они… живыми?
- Начинайте уже! – распорядился предводитель – по проскочившим в голосе визгливым ноткам стало понятно, как отчаянно он нервничает.
- Гей, хлопцы, чулы, що пан велит? – скомандовал тощий, не поворачиваясь и продолжая настороженно переводить взгляд с каббалиста на инженера. – Шевелитесь, ночка – она короткая!
Двое бандитов в полицейских мундирах снова появились из темноты – Пахомова мучила мысль о судьбе тех несчастных полицейских, с которых они эти мундиры сняли!
