Код 42 - страница 8

– В книгах?

Да, но нет. Книги, как механизм хранения добытых знаний, условие безусловно необходимое, но, все же, недостаточное. Весь, созданный не природой, а самим человеком, громаднейший массив поведенческого кода сохраняется в «подгружаемой операционке» – области нашего коллективного бессознательного, хранящегося на «жестком диске» языкового, культурно-мировоззренческого и научно-технического наследия предыдущих поколений.

Нельзя изменить наш БИОС, как нельзя изменить «железо» BIOS компьютера. Но зато, мы можем выбрать для установки любую из операционных систем – хочешь Windows, хочешь Linux. Аналогом которой для нас является язык нашего мышления. А уже поверх этой операционки последовательно и очень медленно инсталлируется остальной код наших поведенческих программ. При этом, часть из них (включая даже саму языковую операционную систему мышления) можно будет потом поменять самостоятельно, но часть останется неизменной.

– Как так?

Дело в том, что данная часть кода загружается в нас исключительно на эмоциональном уровне, при полностью отключенной логике. В программирование, в самом начале программы, обычно происходит определение значений констант и инициализации переменных (с присвоением каждой из них определенного типа данных). В этологии тоже есть подобный процесс, и называется он импринтинг:

Импринтинг – механизм первичного запечатления образов

Причем, эти запечатлённые образы воспринимаются без какой-либо логической обработки на глубинном подсознательном уровне и превращаются впоследствии в устойчивую поведенческую программу.

Фактически, импринт – это первичный вид социализации и, в дальнейшем, уже практически не поддающаяся изменению норма поведения. И открыт он был еще профессором Лоренцом, когда изучая новорожденных утят, он обратил внимание на то, что едва вылупившиеся птенцы сразу же ищут свою мать. Но если, при этом, в эти первые минуты их жизни рядом окажется не утка, а любой другой движущийся объект, то именно он и станет для них матерью. Поэтому признав наблюдавшего за ними ученого своей мамой, утята в дальнейшем уже бегали за ним, не обращая никакого внимания на высидевшую их утку.

Чтобы понять, насколько это мощный механизм регулирования поведения, пожалуй, стоит привести здесь пару примеров из исследований этолога Ясон Бадридзе. Причем, ученый не просто изучал поведение волков, а несколько лет прожил в их стае. Уму непостижимо, сколько нюансов поведения этих прирожденных убийц пришлось изучить этологу, и сколько всего пережить, прежде чем стать полноправным членом их волчьей семьи, после чего уже можно было приступить к следующему эксперименту – обучению молодых волчат в неволе:

«Все крупные хищники учат детей охотиться. От рождения они этого не умеют. Волчонок может в игре убить крысу и тут же потеряет к ней всякий интерес, даже может рядом с этой крысой умереть с голоду. Если необученный волк попадет в стадо овец, он просто будет в панике. Он понятия не имеет, что это – пища. Какие-то врожденные инстинктивные элементы у них есть: положительная реакция на запах крови, преследование движущихся объектов, но до умения охотиться это далеко. Охота – это культура, традиция. Причем у каждой семьи она своя. В одной и той же местности могут жить семьи, которые умеют охотиться только на лося или только на оленя». «Главное было их мотивировать, показать свой интерес, я же был для них вожаком, доминантом. А они сами все делали. Одной успешной охоты достаточно, потом все оттачивается идеально. Главное – чтобы они знали вид, на который охотиться надо. Параллельно они учатся думать, примерно с пяти месяцев. Они же все время играют в догонялки – и учатся экстраполировать движение жертвы, короче говоря, срезать путь преследования. Это именно мышление. У меня было две группы волчат. Одну я вырастил в обычном вольере, а другую – в вольере с обогащенной средой: со множеством валунов, завалами из деревьев, специальными ширмами, за которыми можно спрятаться. И в семь месяцев волчата из обогащенного вольера могли решать экстраполяционные задачи на специальной установке, а волчата из обычного – нет. Потом в годовалом возрасте я поменял их местами, но волчата из обычного вольера уже не могли научиться нормально думать: способность угасла.{…} К сожалению, я сознательно на это пошел, вырастил их неполноценными. Я знал, что им придется всю жизнь провести в неволе. А из обогащенного – прекрасно выучились»