– Не волнуйся, – ответила я ровно, голос остался чистым, спокойным. – Модель уже построена. Вероятность провала – три целых шесть десятых процента при условии строгого соблюдения стратегии. Учитывая текущую волатильность криптовалют, объем инвестиций в кибербезопасность и мою способность перехватывать данные в реальном времени, полмиллиона – вопрос месяцев. Расчет прост: двенадцать месяцев, средний доход – сорок одна тысяча шестьсот шестьдесят шесть долларов в месяц. Реально. При условии, разумеется…
Я замерла, мысленно выстрелив в гипотетическую точку отказа.
– Что никто не попытается проверить меня на прочность.
– Не все измеряется в цифрах, Амайя, – его взгляд был твердым, почти вызовом. – Ты можешь разбирать мир на составляющие, как механизм, но есть вещи, которые ускользают от любых расчетов.
– Согласна. Но даже в хаосе можно найти скрытую симметрию, узоры, что прячутся в беспорядке. Я предпочитаю хотя бы алгоритм, чем надеяться на чье-то вдохновение или иллюзию благих намерений. Цифры не лгут. У них нет предубеждений. Они не напиваются в три ночи. Не кричат. Не предают.
Я замедлила шаг, едва заметно, но достаточно, чтобы воздух изменил плотность.
– Хотя порой именно цифра на чеке становится причиной предательства.
Арон коротко хмыкнул, словно возвращаясь в прошлое, где мы оба были младше, злее к себе, и честнее к науке, чем к чувствам.
– Все та же девочка, которая цитировала Хокинга, когда остальные играли в куклы.
– А ты все еще тот, кто слушал, даже если я говорила про квантовую гравитацию в три утра.
Я позволила себе редкую, почти противозаконную улыбку. Не демонстративную, скорее спонтанную, как сбой в системе, вызванный теплом. Арон это уловил. Его шаг стал мягче.
– Ты готова к такой жизни, Амайя? – спросил он после паузы. – К жизни, где ты не «младшая госпожа», а просто имя в списке студентов. Просто девушка за экраном ноутбука, среди сотен других.
– Я не «просто девушка». Я Капоне. Даже если это имя снять, как кожу, оно останется во мне. Как ДНК. Как код ошибки, вписанный прямо в прошивку.
Я задержала на нем взгляд и добавила:
– Но это не значит, что я лишена своей нормы. И потом… даже в рамках уравнений жизни я нахожу свои переменные, которые нельзя свести к простым числам, и уравнения, что не поддаются решению без меня.
– А отец? – голос Арона стал ниже, почти шепотом. В нем звучала не просто тревога, там было предчувствие. – Ты правда веришь, что он отпустит тебя, даже если ты добьешься цели? Он никогда не прощал самостоятельности. Даже если она оборачивалась прибылью. Особенно – если оборачивалась.
Я улыбнулась, жестом, в котором не было тепла. Только осознание.
– Уравнение не решается, пока не известны все переменные. А я все еще вычисляю. Но если тебе нужно мое прогнозное мнение. – Я склонила голову, точно расставляя акценты в формуле. – Он не отпустит. Но я все равно уйду. Потому что формула сдерживания рушится, когда объект осознает свою массу.
– Ты называешь себя объектом?
– Я – инструмент. Созданный быть острым. Предназначенный для разреза. Но даже у лезвия есть выбор: лежать в ножнах или прорезать путь.
Он задержал дыхание, смотрел вниз, затем снова поднял глаза – в них мелькнуло что-то забытое, почти забытое. Тот, кто когда-то жил внутри, но давно был похоронен под слоем долга и дисциплины. Мягче. Человечнее.
– Тогда посмотрим, на что способна та, что была воспитана в клетке, но решила, что умеет летать.
