Когда Виталя починил машину, в лесу стало уже почти темно. Мы поехали, но не успели далеко уйти, как Кислый вспомнил, что оставил весло. Забарабанил по кабине. Фургон остановился.
– Мы потеряли весло! Недалеко, где чинились.
У нас есть запаска, но запаска еще пригодится. Если терять весла, еще не доехав до реки, то удачи нам не видать.
– Бля, ну что за е-мае. – протягивает обреченно Виталя. – Мужики, есть рюмка?
– А че с веслом? – спрашивает Кислый.
– А че – беги за своим веслом, раз недалеко. – бахает пыльной водочки из кружки, катавшейся по полу, Виталя.
Кислый бежит. Бежит и клянет все вокруг. Кислый и не думал, что попал в такую передрягу. Весь этот поход начинает выглядеть значительно. Кислый несется, из-под берцев летит гравий. Неотличимые сосны скачут по обочине. Скачет от горла до живота, дрожит и трепещет сердце. Кислому кажется, что его обманули и предали, но этому нет доказательств. А он уже отвык верить первому чувству. Вся эта история с веслом кажется фуфлом, но фуфлом справедливым. Кислый спотыкается и летит вперед…
Перевернувшись, смотрит в сгустившееся небо. Из мхов и щелей, из дуплистых нор и гравийных ручьев, от грибных нитей и по токам коры, через кроны, и толчками от земли – крадется; от топи и гладкой воды, от травы и хрустящего лишайника, охватом корневищем стянут Кислый. И не может двинуться, и не может вздохнуть.
«Пааашка, Паашка! Вот ты и прикатил. Вот теперь мы тебя и проверим. И изучим, тебя, Пашка. Каков ты есть. Сложно тебе? А ты не переживай. Переживать нечего. Незачем пережевывать переживания. Переживешь. Не переживешь – в лес уйдешь. Где все один. Один-одинешенек Пашка находится, и один остается. Смыкается над Пашкой одинокий альков. И там мал, мал, да не приметен, зело невелик, а сам весь, как масленок масляный. Как грибок молодой в крапушку. Кому светит, с какого опада встал. Кому служит. Кому служит Пааашка? С кем водится, хороводы водит. Беду зовет кому, о чьем добре молится. Кем обратится Пашка, кому поклонится, от кого чарку примет. Знай, Пашка, в лесу темное. Сунешься в темное, стылым станешь. Небо упадет, камни выползут, лес притихнет. Во лесу, да за горой, ждет темное тебя. О тебе плачет. С тобой руками по натянутому водит. Брось все Пашка. Забудь. Иди за обочину и вдаль. Счастье там твое, Пашка, али нет? Успокоение. Слышишь, звуки. Травы сквозь тебя растут. Слышишь, всплески – река по тебе течет. Слышишь грохот – камни по тебе катятся. А ты их, Пашка, не слушай. Никого не слушай. Как травы, так струи, так валуны волочат смерть. Смерть не слушай, сшибай щелчком. Вставай масленком ладным».
В сомкнутые веки Кислого ударил луч. Ночь уже победила день. А Кислый лежал навзничь на дороге, облитый ранним светом от фар. Потом приподнялся и выдохнул с улыбкой, про себя: «Они за мной вернулись». Момент – и мы подхватили Кислого. Весло вскоре тоже нашлось. Когти тревоги разжались. Мало ли, что может случиться с человеком в этом страшном и ослепительном мире. Но если он всего-то, что нажрался, с этим все будет хорошо, такое мы повидали уже сотни раз.
Через пару часов машина вновь остановилась. С лязгом открылись двери. Мы окуклились во мраке фургона под толстым слоем пыли. В проеме появилось лицо Витали:
– Все, пацаны, доехали с божьей помощью. Тут, за лесопилкой уже Валкийоки.
Кряхтим и ворочаемся на затекших ногах. Пик пьянства прошел, тело наполнилось ватой, голова – мутью. Хотелось прилечь, нормально вытянуть ноги. Но прилечь выйдет еще не скоро. Выбросили вещи на обочину. Дружно поблагодарили Виталю.
