Когда мы были вместе - страница 2

Родилась бабушка при царе в 1904 году. Рассказывала мне, что плакала, когда свергли государя, потому что ничего плохого он ни ей, ни ее близким не сделал. Ведь помазанник Божий, а с ним так жестоко поступили. А в Бога бабушка Нюра верила, хотя и не выпячивала свои религиозные чувства. Дочь – учительница, зять – офицер, им положено быть атеистами, ну, а ей, стало быть, надо подстраиваться под ситуацию.

Но меня она втихаря покрестила еще в Нальчике, а потом и маме призналась в этом. Особо о Боге она со мной не говорила. Только однажды позвала на кухню, открыла ящик стола, приподняла подстеленную клееночку:

–Смотри, что у меня есть!

А там Иисус Христос, иконка простенькая на картонке.

–Это Боженька…

А когда я был уже школьником, она мне как-то сказала:

–Вот ты, Сережка, говоришь, что Бога нет. А я недавчик белье гладила, да так устала, что никаких сил нет. И говорю про себя: « Помоги мне, Царица Небесная». И вдруг мне так легко стало…

Я ей тогда ничего не сказал, а вот запомнил на всю жизнь.

И еще я помню, что стою с ней в церкви. Мне лет пять, не больше. Людей много. На колени встают, крестятся. Я озираюсь по сторонам. А вокруг красота неописуемая! Как будто все вокруг из золота, да еще и залито солнечным светом, что для пасмурного дождливого Стрыя большая редкость. Так и осталось на всю жизнь это ощущения света, тепла и радости в детской душе.

А кто же были те молящиеся? Да, украинцы, конечно, русских, наверное, на той службе по пальцам можно было перечесть. Но все молились одному и тому же Богу и Сыну Его. Это и было тем общим объединяющим началом, на котором и можно было строить взаимопонимание между ними и нами.

Позже, будучи уже школьником, я зашел в католический костел, что возвышался готической громадой в центре Стрыя. Вышел оттуда с совершенно другим настроением, подавленный даже запуганный. Хоть мне вокруг все говорили, что Бога нет, и я, в конце концов, в это уверовал на долгие годы, опомнившись только уже в зрелом возрасте, но тогда в глубинах незрелой души затаилось такое чувство. Если Он есть, то в русской интерпретации Он добрый, поднимающий тебя в эту солнечно-золотую высь, чтобы ты, напитавшись этого благодатного света, стал лучше. А тот, которому поклоняются в вонзающихся в небо готических храмах, наверное, тоже справедливый, всевидящий, но суровый, даже злой, давящий тебя за грехи твои.

А галичане, они, в какую сторону ветер дунет, к тому краю и прибиваются. Были православными, да соблазнились на папские посулы, став униатами. То есть, по форме вроде как православные, да с католической начинкой. При «советах» их опять в православие вернули, так как церковь ту, униатскую, прикрыли за пособничество фашистам да бандеровцам. Когда с бабушкой мы в храме стояли, он православный был, потому и взаимопонимание там можно было найти. А теперь он опять греко-католический. Может, в этом метании и есть суть галицийского характера, расползшегося по всей Украйне и сделавшего из нее то, что мы имеем несчастье лицезреть?

Но вернемся к бабушке. Каково было ей, у которой в роду одни Иваны да Марьи, оказаться в этом чужом и даже чуждом ей крае? Конечно, русскоговорящий городок смягчал ситуацию, но она и в город выходила, в ту же церковь, на рынок, даже торговала на барахолке отрезами, да офицерскими сапогами, что выдавались отцу и оставались неиспользованными.