Когда мы были вместе - страница 3

Помню, как рассказывала мне, что поругалась с одной торговкой, которая всучила ей что-то не очень свежее.

–Я ей говорю, ты верующая? И я верующая. Как же ты тогда не боишься обманывать людей?

Чем кончился конфликт, не помню. Но, ругаясь, они понимали ж друг друга. Одна на русском языке, другая на местном украинском. Так она и с другими местными тетками потом общалась, но уже по-хорошему.

Их много приходило в городок из соседних сел. Договаривались с офицерскими женами и носили молоко. А еще собирали лушпайки – овощные очистки, чтоб свою скотину кормить. И нам тоже молоко носили и лушпайки у нас брали, и очень даже неплохо общались с бабушкой. На том основании, что они – верующие люди. А перед Рождеством или Пасхой приносили гостинцы – очень вкусную выпечку, которую называли общим словом – тистэчки.

–Зи святом, пани Аня!

Думала ли бабушка, что на склоне лет станет пани? Но так там ко всем обращались, по привычке, идущей от польских времен, как говорили местные, «с за Польши»

А в 61 год бабушка заболела острым лейкозом и сгорела за пару месяцев. Умерла во Львове в гематологическом центре, что на улице Пекарской. Я по ней потом частенько проходил мимо того центра, когда учился во Львове в университете, и бабушку Аню вспоминал.

Похоронили ее на кладбище в Стрые среди нерусских могил. За всю свою жизнь я раз пять бывал в местах своей молодости. Ходил и к бабушке на могилку. Подчищу, подправлю слегка, помолюсь, как умею. Но теперь уже все: дорога туда закрыта.

Глава 4

УКРАИНСКИЙ МЫ УЧИЛИ

В Стрые было десять школ. Четыре русских, шесть украинских. Примерно таким и был национальный состав города. За счет военных русскоговорящих людей в городе было достаточно много. Я, понятное дело, учился в русской школе, которая находилась на той самой Грабовецкой улице, за пределами военного городка. Но довольно близко к нему, поэтому в ней училось большинство офицерских детей, да и половина учителей были женами офицеров.

Со второго класса мы учили украинский язык и литературу. Те ребята, кто приехал в Стрый в более старших классах, от украинского, по заявлению родителей, могли быть освобождены. Но процентов 80 детей украинский учили.

Ничего в этом плохого не вижу. Раз живешь в республике, знать ее язык надо. Да и польза в том большая для общего развития. Знание языка дает возможность лучше понять душу народа. Вот и я могу сказать, что неплохо познал внутреннюю суть западных украинцев. И если уж высказываю о них какие-то отрицательные суждения, то имею на то достаточно оснований, как говорится, не хаю огульно, а со знанием дела. Но и хорошее я могу видеть лучше других, не знающих языка и тем более диалекта. А хорошее, конечно, есть, надеюсь, я его тоже не обойду стороной.

Украинский язык и литературу у нас преподавала Алла Андреевна Гутникевич. Не уверен, что она «западенка», скорее всего – восточница. Говорила на хорошем литературном украинском языке, кстати, и по-русски, общаясь с коллегами и учениками вне уроков мовы, говорила без малейшего акцента. Другими словами, была она достаточно грамотным педагогом, но требовательна до жути, я бы даже сказал – злая. Мы все очень боялись ее. На уроках украинского языка и литературы была идеальная дисциплина. Даже второгодники, записные школьные хулиганы, побаивались ее, а она умела находить с ними общий язык.

Помню, классе в пятом или шестом, на уроке литературы, Алла Андреевна спросила одну отличницу, другую. Общий вердикт: «Сидай! Два!» Она бросала на класс гневные взоры, а в голосе ее звучал металл, не предвещавший нам ничего хорошего. Тишина была мертвая, все прижухли, втянув головы в плечи. Палец ее скользил по журналу: «Пидэ видповидаты…»