Когда расцветает Протея. Том 2. Сурианская Дева - страница 7

- Дэр хума ларкум? (И это твоя благодарность?) - скривился Эол, вытирая следы «откровений», на что шаловливая кроха лишь показала ему язычок.

4. Глава 4

В комнате не было ничего, чем Протея могла бы прикрыть наготу. Голый матрац, стол, сколоченный наспех и кривой канделябр, где стояла свеча. Окно было заперто и в узкую прорезь зашторенных ставень проникал дневной свет. Тея взглянула на грязный матрац. На него было страшно садиться! Бурые пятна были похожи на кровь. Она обхватила себя руками и прислонилась к стене. Смерть в неволе — позор! Хотя, есть ли разница, как умирать, если смерть всё равно неизбежна?

Она вспомнила дом, светлую зелень михтийских холмов, аромат разнотравья. И сердце болезненно сжалось в груди. Вскоре дверь приоткрылась и стороживший снаружи суриец пропустил к ней какую-то женщину. Громко кряхтя и ругаясь под нос, она прошагала к столу, будто не видя стоящую в комнате девушку. Протея сперва отшатнулась.

- Лимбрахе, дэрсу лимбрахе, (Шлюхи, поганые шлюхи), - различила она в мешанине из слов.

Плюхнув сумку на стол, сурийка её распахнула и принялась копошиться, попутно вздыхая, ругаясь и требуя что-то на своём языке.

- Кезальма ту миа, (Пропади оно всё), - скрипуче пропела она и достала из недр котомки сияющий снадобьем пузырёк.

Сама, точно только что вышла из подземелья, она представляла собой артефакт. Измученный тягостью, но не утративший жизненных сил силуэт, искривлялся. На спине образовывал горб, а к обутым в сандалии ногам превращался в две хрупкие ветви. И как только тело держалось на них! Волосы, жидкие и абсолютно седые, были завёрнуты в ком. Но несколько прядей небрежно спадающих ей на лицо служили заслоном. Протея стояла, боясь обнаружить себя. Пока мотнув головой, старуха её не увидела. Один её глаз оставался подвижен, второй был заштопан и шов грубой петлёй опоясывал верхнее веко.

- Чита стукэ? (Что стоишь?) - недовольно сказала она.

Протея сглотнула, поняв, что сочувствия ей не снискать. Она попятилась и нащупала стену, когда старуха приблизилась к ней.

- Гра сту! (Дай сюда!) - прозвучал её возглас, и костлявые контуры рук потянулись к Протее.

Она задержала дыхание. Исходивший от женщины флёр умещал в себе все тошнотворные запахи разом. Хотелось лишь одного, чтобы сурийка скорее ушла! И только за этим она подчинилась, позволяя ощупать себя. На удивление сильные пальцы сдавили одну из грудей. Нацедив молока себе в руку, старуха хлебнула его, совсем не заботясь о том, что белёсая жидкость испачкала ей рукава. Холодная липкая влага ладони коснулась её живота. Протея стояла, зажмурившись, убеждая себя, что так надо.

- Эпу, (Пустая), - проговорила старуха, и в заключение влажной ладонью нырнула в промежность Протеи.

Дрожь пробежала по телу, когда её пальцы грубо раздвинули плоть. Поводив между створок, она поднесла их к лицу. Влажные от молока и от смазки, крючковатые пальцы хранили её аромат. Тея скривилась, увидев, как женщина нюхает их.

- Сурали, (Хорошо), - изрекла пожилая знахарка, и спрятала в недра котомки загадочный пузырёк. Что было в нём, осталось неведомо Тее. Может быть, яд? Или просто лекарство.

Сурийка ушла, но запах её до сих пор наполнял тесные стены каморки. Ноги дрожали. Протея устала стоять, и присела на край неуютной кровати. Сунув под нос прядь волос, она прислонилась к стене. В мыслях опять промелькнула последняя ласка Трезоры, последний взгляд её маленьких глаз. Знать бы только, что с ней всё в порядке! А дальше — уже всё равно...