В мою грудь вцепилось что-то крепкое и принялось тянуть сосок. Опускаю взгляд и холодею от ужаса. Ко мне присосался варан, фиолетовый в синюю полоску. Когти скребут по оголённой коже, ярко-алый раздвоенный язык лижет, лижет, лижет. Вздрагиваю всем телом от омерзения, едва сдерживая подкатившую к горлу тошноту, коротко вскрикиваю и с силой отрываю от себя гадкое существо. Варан ударяется об пол.
Просыпаюсь от страшной, предвещающей нечто ужасное, тишины. Дрожа всем телом встаю с дивана и тут же падаю на колени. На полу, распластанный, белый, словно лист бумаги, лежит мой Данечка, а из носика вытекает тоненькая струйка крови.
Во рту становится горько, дрожь усиливается, живот скручивает от боли. Прикладываю пальцы к сонной артерии. Ощущаю слабую пульсацию. Спасибо тебе, Господи! Жив. Мой мальчик ещё жив! Поднимаю сына, прижимаю к себе, целую в лобик, шейку, темечко, шепчу нечто несвязное. Мой малыш без сознания, и это сделала я. Я – ничтожество, я- эгоистка, я- тупая курица. Виталик был прав.
Из горла вырывается страшный, холодящий кровь, вой. Вою и не могу остановиться. Краем сознания понимаю, что нужно вызвать скорую, но не в силах отпустить тело Данечки, вялое, неподвижное.
– Давай сюда, малахольная, – раздаётся голос Жанны. – Звони, я подержу.
Её уверенный тон, её спокойствие, придаёт мне сил. Встаю, подхожу к столу, нашариваю телефон.
От, застилающих глаза слёз, я и вовсе ничего не вижу, лишь расплывающиеся, бесформенные, дрожащие цветные пятна.
– Сотрясение, небось, – словно сквозь слой ваты доносится до меня голос Жанны. – У меня с племянницей такое было. Ничего, без последствий обошлось. Не дрейфь, врачи разберутся. Чай не в средневековье живём. Дышит твой пацан, пульс есть, а остальное – дело поправимое.
К чувству благодарности добавляется и слабое, но всё же, чувство облегчение, и дрожь немного отпускает.
Никита понимал, что не гоже мариновать подчинённого, пусть и являющегося кандидатом на увольнение, в приёмной. Всё это попахивает каким-то самодурством, снобизмом. Однако, весть, принесённая Лёхой, требовала обсуждения.
У главного врача, Вкусноводского перинатального центра, и без того не было никакого предновогоднего настроения, а после Лёшкиных известий, пропало и настроение вообще.
К счастью, сегодня никаких операций у него не запланировано, лишь рутинная административная работа. Иначе, как в таком состоянии озверения принимать роды?
Проклятый клён за окном царапал по стеклу голыми ветками.
– Надо бы распорядиться, чтобы его срубили, – подумал Никита. – Посадим какую-нибудь берёзку или яблоньку.
Да ещё и Наташка со своими дурными предчувствиями, ни дать ни взять – ведьма.
– Немедленно поезжай к Розе! – то и дело давила она. – Беда какая-то у неё случилась, чувствую.
И Никита был бы рад всё бросить и рвануть к Розе, но ответственность, свалившаяся на него, опутала по рукам и ногам. Да уж, Аннушка оказалась права, быть большим начальником- весьма нелёгкая ноша. Ищешь, как дикий зверь, выпрашиваешь, словно нищий на паперти, требуешь, добиваешься. А порой, и не добиваешься, бывает и такое. Вот тогда- обиднее всего. Ремонт здания, лекарства, детское питание, питание для пациенток, постоянные комиссии, приходящие с проверками и ждущие мзду – всё это теперь стало его, Никиты, заботой. Да ещё и операции, сложные случаи, которые он просто не мог никому доверить. В конце концов, он по своей натуре врач, а не чёртов администратор.
