– И что нужно делать, чтобы не попасться?
Ян беззаботно пожал плечами.
– А ничего. Кроме того, что ты и так делаешь каждый день, – не болтать на улице, вести себя скромно и надеяться на лучшее. Да, и, конечно, таблетку тебе выдадим тоже. Ну а у меня ещё есть кое-какие связи, благодаря которым я надеюсь протянуть подольше. Впрочем, это в любом случае не бесконечная история…
Они помолчали.
– Что ты хочешь от меня? – наконец спросила Полли.
Не выходя из роли, Ян посмотрел на неё влюблёнными щенячьими глазами и приобнял ещё крепче.
– Мне нужна помощь. Один я уже зашиваюсь и, по правде говоря, опасаюсь, что это скажется на качестве работы. Не хочу чувствовать себя массовым убийцей, знаешь ли. А чтобы не стать виновником неудачных побегов, я должен иногда отдыхать. От тебя не потребуется ничего особенного: к тебе время от времени будут обращаться люди, с которыми нужно провести собеседование. Отсеять тех, кому мы не сможем помочь, а остальных свести со мной. Просто ещё одно звено в цепи. Чем больше звеньев, тем больше шансов, что наша, кхм, организация продержится ещё какое-то время.
– А если я откажусь, ты сотрёшь мне память нейрализатором? – Полли вдруг вспомнила фильм, который когда-то ей пересказывал Том.
К её удивлению, Ян понимающе хмыкнул.
– Нет, тогда мне всего лишь придётся тебя убить.
Она нервно рассмеялась, а он ободряюще потрепал её по плечу.
– Подумай хорошенько, потому что, если согласишься, назад дороги не будет.
«Есть две таблетки: красная и синяя», – зазвучал в голове голос Тома. Полли отмахнулась.
Она согласилась прямо там, в кинотеатре, без всяких раздумий. Позже она удивилась лёгкости, с которой подписалась на это, но в тот момент, как ей казалось, думать было не о чем. Полли живо вспомнился приют и то, с какой готовностью они тогда бросались навстречу приключениям. Ни разу в жизни она не отказывалась от них и разве могла поступить иначе теперь?
Но была и другая причина, глубже и серьёзнее её любви к авантюрам. В последнее время, а вернее уже около года, ей всё меньше нравилось просыпаться по утрам. Жизнь после приюта оказалась далека от её наивных представлений, и Полли медленно скатывалась в апатию. Вся эта учёба, парикмахерская, заработанные гроши, которые уходили в основном на еду, плохие продукты, плохая одежда, съёмная конура – разве об этом она мечтала в детстве? Глупо было верить, будто за воротами её первого дома ждёт какая-то иная, более приятная жизнь, но, оказывается, она всё-таки верила. И та реальность, с которой Полли столкнулась в восемнадцать лет, с каждым днём угнетала её всё сильнее.
Можно было сколько угодно заливать эти мысли вином по вечерам на кухне у Тома, болтая о фильмах, которые он смотрел в детстве, и сочиняя сценарии для своих, которые они могли бы снять где-то в другом мире. Можно было сыпать шутками на работе, подравнивая чёлку какой-нибудь Магдалене, а потом выметать её волосы из-под кресла, другой рукой запихивая в карман фартука деньги, благодарить её за то, что не требует сдачи и улыбаться во все зубы. Можно было гулять в парке, кормить уток в пруду и часами сидеть у реки, поедая безвкусный батон и думая о том, куда эта река течёт и кто сидит на её берегу за тысячи километров отсюда.
Но всё это было враньём, убогой попыткой посыпать шоколадной стружкой давно протухшее печенье. А Полли устала врать себе и делать вид, будто жизнь не так уж плоха. У неё не осталось причин просыпаться по утрам, ни единой. И если впереди её ждали десятки лет такой же пустоты, она не хотела жить так долго.
