Он отпустил меня и залез рукой в свои шорты, вытащил маленький свернутый клочок бумаги в клеточку и протянул мне. Я быстро схватила его и развернула. Письменный почерк Динары мне был незнаком, и я не смогла определить, походили ли эти каракули на печатный почерк девочки, но все же прочитала: «Лиза, уезжайте и больше никогда не ищите со мной встреч. Д.»
Я недоверчиво подняла глаза на Глеба. Правда ли это написала она? Почерк как будто детский, но не точно. У Шандора и у взрослого буквы плясали, кто куда.
– Что там? – спросил Глеб.
– Она просит меня уехать.
– Разумное предложение, вам здесь не место. Уезжайте. Оставьте их семью в покое, вы и так причинили много бед.
Я опустила голову и зажмурила глаза. Если я их оставлю, что же с ними будет? Они теперь во власти своего деда, и он решает их судьбу, а его законы мне хорошо известны. Но что я могу сделать, чтобы им помочь? Я им никто и защитить не смогу.
– Уезжайте, Лиза, – в который раз попросил Глеб. – У вас есть свои дети, живите их заботами, а о детях Шандора есть кому подумать.
– Хорошо, уеду, – открывая глаза, согласилась я. – Но позвольте оставлю вам свой номер телефона. Может быть вы попозже дадите его Динаре, или она сама спросит обо мне. Дайте ручку и бумагу, я напишу.
Глеб согласился и подал газету. Я записала свой номер на полях и протянула ему.
– Передайте ей, пожалуйста. Через месяц, через полгода, когда угодно, я буду ждать. Хорошо?
– Хорошо. Но если она не позвонит, вы уж не обессудьте. У цыган своя жизнь.
Он взял газету и убрал его в отдельный отсек в серванте.
– Вы будете брать книги?
– Да, дайте мне номер вашей карты.
Я не имела право раскисать и падать духом. Из-за детей, из-за Мишутки. У него осталась только я, и ради него должна была вернуться в строй.
Полина знала, что случилось, и поддерживала меня, проявляя чуткость и заботу. Она всюду сопровождала нас с Мишуткой и в любую минуту могла прийти на помощь: ходила в магазин или приглядывала за братом, пока в магазин ходила я. Она играла с ним на детской площадке: усаживала к себе на колени, скатывалась с ним с горки, и его радостный визг был лучшей наградой за ее старания. Она повзрослела и стала сдержаннее, и у нас больше не было причин для ссор.
Сложнее всего мне было по ночам. Я долго не могла уснуть, вспоминая былые счастливые дни, и тот проклятый визит Гозело, который перевернул все с ног на голову и сотворил непоправимое зло с моей психикой. Я была уверена, что, если бы он тогда не пришел, все могло бы быть по-другому. Пожар случился в субботу, а в этот день Шандор мог быть у меня и остался бы жив. Я не могла знать этого наверняка, но вероятность такого исхода не давала мне покоя. Меня одолевало чувство вины, что поверила человеку, которого видела в первый раз в жизни, а Шандора заподозрила в коварстве.
Засыпая я тоже не находила успокоения. Мне снились тревожные сны, мне снился пожар. Я не видела в нем Шандора, но слышала его истошный крик, и резко просыпалась посреди ночи в поту и с тахикардией и не сразу понимала, где нахожусь. Дважды меня будила мама: я кричала во сне. Она забрала Мишутку к себе в комнату, а мне настоятельно рекомендовала сходить к психологу.
Но вместо психолога я позвонила Насте Веденеевой, своему тренеру по верховой езде. Она открыла собственный клуб и тренировала начинающих спортсменов. Я знала, как лошади могут взбодрить и отключить от дурных мыслей, а верховая езда вымотать физически, и поэтому решила снова вернуться к занятиям.
