– Хватай ее, Дуся! – хрипло, но громко вырвалось из груди Александры Ильиничны.
Она решительно шагнула вперед и, пробившись сквозь ревущих от горя женщин и подростков, взяла под руку безутешную родственницу.
– Помоги мне! Держи ее с другой стороны! – заорала она на сестру, которая, наконец, отреагировала и уже подхватывала беспомощное тело с противоположного бока.
С усилием женщины приподняли обмякшее тело.
– Вперед! Пошли! – словно не своим голосом заорала на всех Шукалова-старшая, командным кличем подрывая всех присутствующих. – Оля, хватай бабушку и Толика! Дети, вставайте и идите! Или тоже замерзните!
Последние ее слова магически подействовали на всех присутствующих, словно боевой клич, поднимая на ноги и заставляя двигаться даже самых ослабленных, потрясенных увиденной ужасной гибелью от холода двух малышей.
Маленькая толпа замерзающих и борющихся за жизнь людей, словно одна команда, продолжая рыдать и выть от боли, быстро сорвалась с места и направилась за идущими впереди Александрой Ильиничной и ее сестрой. Уже мертвых детей приняли на руки остальные женщины, а убитую горем мать держали под руки и тащили вперед, проговаривая как заклинание слова о том, что ей надо жить ради спасения остальных ее детей, которые сейчас тоже находились на грани жизни и смерти.
Спустя полчаса, не помня себя от усталости, пронизывающего насквозь холода и накопившихся эмоций, вся процессия с шумом ввалилась в дома нескольких семей в расположенной неподалеку, в стороне от первоначального пути, деревне. Сердобольные селяне, почти все из которых были родственниками кому-либо из спасшихся, приняли погибающих людей.
Слезы и горький безутешный плач наполнил крестьянские избы. Женщины и дети стали прижиматься к теплым печкам, отогреваясь спасительным жаром. И только одна Александра Ильинична, из последних усилий подняла глаза к висевшим в углу образам и благодарно Богу перекрестилась, осознавая ценность спасения людей в том месте, которое не было подвергнуто, вопреки всем опасениям, сожжению, как ее родная деревня.
Потом она упала там же, в углу, произнося про себя молитву и только шевеля губами, вспоминая в душе мужа-коммуниста, закрывавшего глаза на исконное верование своей жены, тещи, матери, негласно соблюдавших традиционные православные заповеди и посты.
Никто из пришедших не помнил подробностей того, как оказался в спасительном тепле нескольких деревенских домов, на счастье оказавшихся целыми и не подвергнутыми уничтожению коварным и жестоким врагом. В плотно забитых выжившими людьми крестьянских избах, где были также и те, кто по какому-то невероятному стечению обстоятельств успел уцелеть и спастись ранее из сжигаемых немцами населенных пунктов, негде было повернуться от лежащих прямо на полу людей. Спящие дети кричали во сне, плакали и стонали, снова переживая жестокое отношение к себе, видя полыхающие жарким пламенем родительские дома, пленение и гонение, холодную ночь в колхозном погребе и целый день, проведенный в бегстве на лютом морозе, убившем, в итоге, двух малышей. Пробудившись на следующие утро, местные жители стали слушателями множества пересказов случившегося, сопровождавшихся слезами и воем, вспоминавших все пережитое людей.
Дом Елизаветы Никитичны не являлся, по крестьянским меркам, богатым. Полы, как и в большинстве деревенских жилых строений, были земляными. А места едва хватало тем, кто проживал в нем постоянно. По этой причине незваных гостей, что искали спасения от гибели, пришлось разместить прямо на голом грунте, предварительно застелив его плотным слоем соломы. И лишь только одному Толику, как самому младшему в семье, было найдено узенькое пространство на полатях среди ребятишек – детей Елизаветы Никитичны.
