– Добрый день, Лилиан? – он садится на стул напротив меня, кладёт планшет на колени. – Я доктор Сандерс, кардиолог, который сейчас наблюдает вашу бабушку. Вы уже говорили с медсестрой?
Я киваю, сжимая руки в кулаки.
– Хорошо. Тогда я объясню подробнее. У вашей бабушки произошёл острый инфаркт миокарда. Мы стабилизировали её с помощью лекарственной терапии и оксигенотерапии. Сейчас её состояние контролируемое, но нам нужно провести коронарографию, чтобы оценить степень повреждения сосудов. Возможно, потребуется ангиопластика.
– Это… операция? – мой голос дрожит.
– Минимально инвазивная процедура, – доктор кивает. – Через катетер в артерию вводится специальный баллон, который расширяет закупоренный сосуд. В некоторых случаях устанавливается стент. Мы обсудим это подробнее после обследования.
Киваю, но в груди всё сжимается от страха. Холод пробегает по спине, ладони становятся липкими, а пальцы предательски дрожат. Воздуха будто не хватает, как будто я нахожусь под водой, и чем больше пытаюсь дышать, тем тяжелее становится в груди.
– Она очнётся?
Доктор смотрит на меня с лёгким сочувствием. Его губы чуть поджаты, а брови едва заметно сведены. В голосе нет излишней мягкости, но он говорит размеренно и уверенно, словно хочет передать мне часть своего спокойствия.
– Она сейчас под лёгкой седацией, чтобы минимизировать нагрузку на сердце. Вы можете остаться с ней, но она, скорее всего, пока не будет осознавать ваше присутствие.
Киваю, прикрывая рот рукой, чтобы не разрыдаться вслух. Доктор что-то говорит Ханне, она снова проверяет показатели на мониторе. Я сижу в кресле у кровати и просто держу бабушку за руку, надеясь, что она меня чувствует.
– Я с тобой, ба, – шепчу я, сжимая её руку чуть крепче.
Её кожа по-прежнему прохладная, но я чувствую слабое тепло. Слёзы наконец находят дорогу наружу, скатываясь по щекам и исчезая в складках простыни.
В комнате тихо, лишь мерный писк мониторов напоминает о том, что сердце пациента ещё бьётся. Воздух пропитан запахом антисептиков, а за окном виднеются улицы города, залитые дневным солнцем, тёплым и слепящим, растягивая длинные тени по тротуарам. В воздухе дрожит марево жары, а редкие машины медленно ползут по дороге, словно всё в этом дне замедлилось.
Медсестра и доктор Сандерс проверяют показатели. Ханна обновляет капельницу.
– Если что я всегда готов ответить на любые ваши вопросы. А сейчас вашей бабушке нужен покой. – Доктор встаёт, бросает быстрый взгляд на мониторы и негромко говорит Ханне:
– Следите за её давлением и уровнем кислорода. Если что-то изменится, немедленно сообщите мне.
С этими словами он разворачивается и выходит, а Ханна ещё задерживается, проверяя данные на мониторе, прежде чем тоже покинуть палату.
Я сижу, ощущая, как тишина давит на меня со всех сторон, заставляя осознать хрупкость момента. В голове крутится одно и то же: что если бы я заметила симптомы раньше? Что если бы я настояла на том, чтобы она отдохнула в тени? Что если…
Закрываю глаза, крепче сжимаю бабушкину руку, чувствуя, как её кожа кажется тонкой, почти невесомой, будто она может ускользнуть в любой момент. Кажется, что если я просто удержу её, если не отпущу, всё будет в порядке. Но реальность не подчиняется моим желаниям.
Я не знаю, что мне делать дальше.
Где-то в глубине сознания понимаю, что пора идти домой, но мысль о том, чтобы оставить её здесь одну среди этих стерильных стен, не даёт мне встать. Я уже потеряла родителей, и теперь страх, что могу потерять последнего родного человека, буквально парализует.
