– Ну вот, распугал всех подобников! – беззлобно рассмеялась Хейта, помогая упырю выбраться из камышей.
– Это что за твари такие? – без особого интереса осведомилась Харпа.
– Весьма примечательные, – ответил за девушку Гэдор. – Могут подражать кому и чему угодно.
– Так себе умение, – хмыкнула та. – Оборотни этому тоже обучены.
– А подражать голосам усопших оборотни умеют? – лукаво прищурилась Хейта.
– Редко приходится, – поразмыслив, ответила Харпа. – Но, думаю, это немногим сложнее.
– Даже если их при жизни не встречали? – был вопрос.
Рысь-оборотень озадаченно уставилась на Хейту.
– А подобники могут, – со знанием дела ответила та. – Мысли они, правда, читать не способны. Зато улавливают обрывки желаний, воспоминаний. И могут прикинуться тем, с кем человеку, или кому другому, не терпится поговорить. Даже если его погребальный костер потух давным-давно.
– Я слышал про то, но считал это просто байками, – тихо заметил Брон.
– Птички эти – просто находка для ворожей! – изумленно ахнул Мар.
– И, к несчастью для подобников, многим ворожеям о том известно, – невесело отозвалась Хейта. – Они держат птиц в темных подпольях да морочат голову всякому, кто приходит с умершими поговорить.
– А что же птички? – искренне расстроился Мар.
– Дохнут твои птички, как мухи, – грубо брякнула Харпа, но, уловив на себе укоризненный взгляд Гэдора, прикусила язык.
– В словах Харпы есть хоть и злая, но правда, – кивнула Хейта.
– Чтоб им всем пусто было, ворожеям этим! – в сердцах ругнулся Мар.
– Ворожеи – это одно, – рассудительно заметил Гэдор. – Но, если подумать, за всем стоят те же черные рынки, где закупается всяк, кому не лень.
– Надо будет как-нибудь и нам туда заглянуть, – с мрачной решимостью проронил Брон. – Сперва на один, потом на другой. Потолковать, пугнуть как следует.
– Пугнуть, – хмыкнула Харпа. – Скажешь тоже. Разогнать их всех надо, как нежить поганую![12] Чтоб впредь неповадно было.
– Ну, или так, – пожал плечами тот.
– Идея мне нравится, – усмехнулся Гэдор. – А ты что думаешь, Хейта?
Девушка вскинула глаза. Обычно безмятежно-серые, ныне они опасно сверкали.
– Я их так погоню, – тихо проговорила она, – что они и путь к своему рынку позабудут на веки вечные.
– Вот это мне уже нравится! – довольно воскликнула Харпа и с чувством хлопнула девушку по плечу.
Скоро река прибралась и взялась делать крутые повороты, будто подражала горной дороге. Там, где солнце согревало водную гладь с особым старанием, сбивались в косяки диковинные рыбки. Их плавники были столь длинны, что волочились следом, словно кружевные подолы нарядных платьев.
Прячась за корягой, рыбки темнели прямо на глазах, а кружась вокруг лиловых кувшинок, тоже делались лиловыми. Но удивительней всего было, когда они выпрыгивали из воды. Едва лишь мокрое тельце взлетало над речной гладью, оно становилось прозрачным, как слеза, а погружаясь в воду, вновь наливалось краской.
Речные цветы поражали не меньше. Тонкие, изящные, всевозможных форм и оттенков, они загадочно сверкали под лучами солнца, словно звезды, павшие с небес, рассыпая по воде озорные блики.
По берегам бойко распевали длинноносые пупырчатые лягушки. На бревнах лениво грелись рогатые шершавые змеи. Их чешуя напоминала крошечные древесные листочки, а рога загибались, образуя крутые, затейливые спирали.
Пастырей вод не было видно. Быть может, они осторожничали. Или, что вероятней всего, собирались по зову Эрьи в Прозрачной заводи. Зато пастыри леса путникам встретились не единожды. Они, правда, держались поодаль, надежно укрытые тенью вековечных деревьев, но путникам удалось разглядеть их длинные пестрые волосы, узорчатые одежды и жемчужные, преисполненные живого любопытства глаза.
