Между тем робот продолжал упорно слать мне извинения по внутренней связи. Но я попросту перекрыл этот канал, чтобы его механический голос меня не раздражал.
А тем временем внизу, в уголке рулевой панели мигали три таймера:
Первый – отсчитывал время до предположительного начала свадебной церемонии (2ч. 58мин.).
Второй – крайний срок, когда мне необходимо будет прыгнуть в гипер-тоннель, чтобы успеть на эту самую церемонию (1ч. 13мин.).
И третий – время прибытия моего глайдера к линкору, который я вызвал по протоколу удаленного управления (38 мин.).
А что общего у всех эти разных цифры? Верно, – они все тикают!
Я снова вспомнил о неуправляемом управляемом заносе, когда в очередном приступе гнева Накамура перешел на откровенный мат. Правда, в японском словаре нет мата, но оказалось, что Хироши знает русский.
Тем временем я остро осознал, что ни к моменту прибытия моего глайдера, ни даже к крайней точке прыжка, эту ситуацию мой наниматель не изменит. А, следовательно, мне никто не заплатит.
В голове неожиданно всплыл образ азиатки, которую я видел лишь на изображении в досье и грустная музыка виолончели, тянущаяся из ее черных глаз. Симпатичная невеста, которую я так и не встречу. Обидно.
– Эй, Придурок, – я открыл доступ для радиосигнала Оболтуса.
– Ну-у-у, не называй и ты меня так, дружище. Мы же только недавно познакомились. Я, конечно, уже успел накосячить, но я же извинился, хотя это и вовсе не моя вина была. Я просто так запрограммирован! Мне самому дико стыдно, ну не будь ты как все, ну пожалуйста…
– Ладно, ладно… Оболтус, хочешь исправиться?
– Исправиться? А что это такое? – искренне удивился робот. – В моих боевых протоколах об этом нет ни слова.
– Это когда ты пытаешься исправить содеянное, сгладить последствия своей ошибки. Попытка искупить свою вину, даже если тебя об этом никто не просит.
Робот на секунду замолчал, видимо что-то проверял в своей базе данных, чтобы оспорить:
– Так ведь я уже извинился. Только что и много раз. Ну и короткая же у вас, людей, память. Я вот никогда ничего не забываю, если только это не прописано в моей программе.
Хотелось бы поговорить с тем, кто тебя программировал. Но до нее еще надо добраться.
– Нет, это не то же самое, – помотал я головой. – Извинения – это просто слова, они лишь элемент вежливости и признания вины. А искупление – уже действие. Когда ты что-то делаешь, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Попытка все исправить.
– А-а-а, вот оно как!
Оболтус снова замолчал, ушел внутрь своих баз данных.
– Все, новый протокол записан. Спасибо, дружище, теперь я стал совершеннее.
– Рад за тебя, – буркнул я в ответ и повторил вопрос: – Ну, так что, готов исправляться?
– Конечно!
– Тогда мне нужна от тебя карта корабля, максимально подробная и с отмеченными апартаментами, где отдыхала Харуна. Сбрось на операционку моего гравицикла.
– Сделано!
Над сенсорной панелью гравицикла, рядом с изображением все еще беснующегося Хироши, появился значок почтового конверта. Нажав его, я вывел трехмерную карту линкора Токугава-14, с красной отметкой где-то на корме, ближе к вышке радиосвязи.
Это было практически на другом конце корабля. Черт!
– Эй, дружище, а чего это ты такое собрался делать?
Я покрепче сжал руль, чтобы заблокировать рукоятку передачи на середине и одновременно разгоняя движок гравицикла.
– Собираюсь войти в управляемый занос.
И резко разжал рукоятку.
