– Нет, я не знал. Но зачем?
– Об этом можно только догадываться. Может, ее заела совесть, потому что она тебя бросила. Может быть – причины были другими. Сейчас это уже не важно.
– Постой, откуда ты знаешь, что она сбежала сама? Может с ней что-то случилось?
– Всё на это указывает. Вечером она пришла домой – это могут подтвердить ее соседи. Они же и видели, как к ее дому подъехала машина с тонированными стеклами, в которую она села, и уехала.
– А что говорит полиция?
– Полиции нет дела до таких сбежавших. У них и так работы по горло. Искать не будут – обнаружить могут только случайно. Не переживай. Чего-то подобного следовало ожидать – романы с ученицами ничем хорошим не заканчиваются. Забудь её, она в прошлом. А у тебя начинается новая жизнь. Ладно, Борь, мне пора. Выздоравливай!
И Владимир ушел.
Однажды к молодым дарованиям, скрипачу Владимиру и виолончелисту Борису, после исполнения двойного концерта Брамса с Государственный симфоническим оркестром в Большом зале консерватории, подошел пожилой, хорошо одетый мужчина азиатской наружности, и предложил работу за границей. Это был скаут «Japan arts» – известного во всем мире музыкального агентства. Четыреста пятьдесят тысяч йен в месяц и места преподавателей в Киотской школе музыки – молодые люди думали недолго. Бориса провожала мама, с которой они жили в коммуналке на Больших Каменщиках. У Владимира никого не было: родители его погибли в автокатастрофе, когда ему было двенадцать. Все же его друзья из общежития перестали общаться с ним, как только узнали о его отъезде – чужой успех не так просто пережить.
VIII
Он искал её повсюду: в парках и на пляжах, в кинотеатрах, магазинах антиквариата, библиотеках и в вагонах ночных поездов – Рут пропала, как будто и не было её никогда. Как будто была лишь сладким миражом у идущего по пустыне жизни, обманом, скрывающим за собой мертвое тело правды. Быть может и он, Борис, обманывал себя все эти годы, находясь здесь, вдали от того места, где родился и вырос, где ездил на велосипеде по душистым лужам после майского дождя, гонял в футбол во дворе до самого вечера: воздух вокруг становился темно-синим, в панельках из шлакоблока зажигался желтый свет; где ездил в спецшколу на другой конец города и там – прогуливал уроки с друзьями – они знали коды от всех мрачных подъездов, где пили портвейн, пели под гитару и целовали жадно молодые девичьи губы со вкусом табака и фруктовой жвачки. Борису вдруг остро захотелось домой. Он попросил аудиенцию у директора Школы.
– Борис, как ваши дела? Вижу, вы уже совсем поправились, – директор оторвал взгляд от экрана компьютера на котором он что-то печатал, и взглянул на Бориса, – мы все очень рады, что так закончилось
– Макото, спасибо, все хорошо, я очень благодарен Школе и лично вам за поддержку.
– Ерунда, – губы Макото тронула едва уловимая улыбка, – Школа вас очень ценит.
– Тем тяжелей мне расставаться с ней.
Директор Школы Макото Куросава перестал печатать, и посмотрел на него в упор.
– Я не уверен, правильно ли вас понял?
– Все правильно. Я хочу уволиться.
– Но, простите, почему? После стольких лет… – Макото снял очки, и положил на стол, – что случилось?
– Ничего, просто надоело.
Макото немного оскорбился от такого, но вида не подал. Он взял со стола очки и начал их протирать. В воздухе повисла фермата.
– Борис, но у вас же контракт, он истекает только через два года, – сказал директор.
