Короче, ай-я-яй, ой-ё-ёй!
Возле заграждения вся их компания толпится, вниз смотрит. Я глянула, а там… Мам, там Лис висит над пролётом, уцепившись за какую-то перекладину. Как держится, непонятно! И не дотянуться! Вокруг орут, суетятся, у меня голова пошла кругом. Рита кричит:
– Верёвка нужна!
А верёвки нет. И тут Сьюзи шепчет:
– Лиз, если твои косы связать – можно достать до Люка.
И что ты думаешь, я – недоумок просто – начинаю отрезать косы ножницами – кто-то ножницы тут же протянул. Стараюсь, тороплюсь, пыхчу – ножницы режут плохо! Отрезала. Голову подняла… А этот… нехороший человек стоит у заграждения как ни в чём не бывало, манжеты кружевные поправляет.
Все от смеха просто падают! Рыдают. Ну, очередная капля терпения лопнула!
Я к нему подъехала, косы вокруг его шеи завязала узлом, хорошо, что не придушила от злости:
– На память, – говорю. – Носи на здоровье!
Глазами сверкнул. А я повернулась и домой поехала.
Ночью поплакала, но так, не особенно долго. С короткой стрижкой даже легче. С косами, знаешь как я мучилась? А сейчас у меня стрижечка – загляденье! Чёлка на глаза падает – непривычно. Но парикмахер сказал, что стильно. Правда, до сих пор иногда в кафе слышу: «Эй, Рапунцель, тащи пиво!»
– Меня в детдоме, там, снаружи, уже стригли. Растут быстро… Отрастут. А если я буду обижаться, не выживу. А что, совесть замучила?
– Ты хочешь выжить? – вопрос про совесть Лис проигнорировал.
– А ты нет?
– Мне всё равно.
– А мне не всё равно. Меня дома ждут.
Ляпнула всё-таки.
– У тебя есть дом?
– У меня есть родная семья. Мама, папа, братья, сёстры.
– Эти? – Лис достал из-под подушки крохотный смятый листочек.
– Ты что, всё обыскал здесь? – от возмущения я вскочила с места, ударившись больно о край ящика. – Послушай, я тебя сюда впустила, потому что тебе нужна была помощь. А ты, как лисичка со скалочкой, честное слово! Выживешь меня отсюда в конце концов! У тебя же есть свои комнаты, и без Контроля!
Лис снова улёгся, закинул руки за голову:
– Мне здесь нравится.
И закрыл глаза.
Я вздохнула и села на край ящика.
«Нравится ему, видите ли! Ничего себе!»
Ещё вчера мне хотелось сменить картинку на стене, даже начала рисовать вечерний закат. Вот и буду сейчас дорисовывать. Я у себя, в своей собственной «норе»!
Прикрепила «паучок» на доску с пришпиленным листом бумаги. Папку с бумагой для рисования – драгоценность в Колониях – подарили мне Шуанг и Кэт на день рождения. И краски, и мелки, и карандаши.
– Ты хорошо рисуешь, – пробормотал сонно сытый Лис.
– Ага, ещё пою и танцую.
Некоторое время я делала вид, что полностью поглощена рисованием.
– Ты, может быть, пойдёшь к себе?
Молчание.
«Во даёт, уже заснул. Или притворяется?»
Я нагнулась к Лису. Без косметики вид у него какой-то беззащитный. Невинный. Правда, правда!
И что мне, мамуль, делать?
Поговорить с папой сегодня не удалось.
13
Я рисовала до четырёх утра. Стараясь не шуметь, собрала корзинку, вылезла наверх и помчалась в душ. Торопилась, роняла всё, до чего дотрагивалась. Спустилась вниз с мокрой головой. Уф! Успела. Лис ещё спал.
Я свернулась на одеяле возле ящиков и закрыла глаза, надеясь, что уход Лиса не пропущу.
Когда проснулась, увидела над собой глаза братца. Он свесился с ящиков и смотрел на меня очень внимательно. Не успела я и рта раскрыть, как Лис сорвался с места и взлетел по скобам.
– Эй, доброе утро… некоторым, которые выспались, – я выскочила следом и еле догнала его на кухне.
