Вандализм в Питере ранит особенно больно…
Я вошел под старинные своды. Вот здесь, за окошечком регистратуры, Жохова и работала.
Ужасная работа – день-деньской искать на полках медицинские листы. Такой работой пугают нерадивых школьниц. А она, дворянка, институтка, дочь флотского генерала, красавица, всю жизнь просновала мимо этих бесконечных стеллажей. И кто-то в очереди к ней на что-то сердился, понукал, помыкал ею – и конечно же не догадывался, что эта седенькая бабуся была когда-то полярной музой морского офицера, что это в ее глаза мечтал заглянуть он перед могилой, что это в них таится бездна Тускароры…
Тристан и Изольда, Орфей и Эвридика, Мастер и Маргарита… Но это литературные герои. А тут – живые люди: Алексей и Нина Пример непридуманных судеб поражает глубже, особенно тех, кто какого к ним причастен. Какая мощная вспышка духа озарила эту пару, если уж без малого век о них помнят, говорят, думают, пишут; если глубокие старцы читают наизусть строки чужой любви и они греют их. Быть может, и в наше время размытых чувств свет той оборванной любви послужит кому-то путеводной вехой, как помогает крест лейтенанта Жохова узнавать полярным капитанам берега в арктическом тумане.
Бог не дал им продлить свою жизнь в детях. Но… но кровь Нины Жоховой еще бежит в чьих-то жилах. В войну, в блокаду (!), она была донором. Сколько людей спасла ее «красная руда»? Сколько душ спас от тлена пошлости и распада погребальный сонет ее жениха?
Да пребудут они в нас всегда – Нина и Алексей, разлученные и связанные общей фамилией.
Небо Арктики. Ноябрь 1990 года
…Серебристая десница самолета занесена над белым простором. Северный океан с высоты выглядит взморщенным голубым киселем… А вот и первые льдины. Они белеют толченой скорлупой. Очень скоро голубое исчезнет под белым – пошла сплошная заснеженная равнина. Ледовитый океан плывет под крылом растресканный, словно бок гигантского белого кувшина. Трещины: от волосяных линий первого надлома до рваных промежутков разбитых вдребезги кусков. Изломы иных длинны и извилисты, словно реки; зигзаги других расчерчены по линейке…
Самолет полярной авиации держит курс к проливу Вилькицкого. Мы летим вдоль Главного Северного морского пути. Я пытаюсь представить себе, каким он открывался с обледеневших мостиков «Таймыра» и «Вайгача».
Белые льдины, надломленные кованым форштевнем, нехотя расступались, точно раздвигались заколдованные врата неприступного чертога. И корабли переходили из одного зала в другой, из бухты в бухту, из моря в море, а ледяные створки сходились за кормой и, кто знал, может быть, навсегда замыкали путь назад. А путь вперед мог пресечься в любую минуту – сомкни студеный океан свои ледяные челюсти чуть сильнее, и все. И он сомкнул, и вмерзли ледоколы на всю стосуточную ночь…
* * *
Дороги – русла, по которым течет время человечества. На заре цивилизации русла исторических событий совпадали с руслами Нила и Евфрата, Ганга и Днепра, Волги и Янцзы… С веками время людей выплеснулось и на морские трассы.
Северный морской путь – из разряда столбовых дорог прежних поколений – как Великий шелковый путь или путь «из варяг в греки». Увы, он еще и самый опасный для освоения.
У Фритьофа Нансена – железные нервы. Но и он назвал Арктику «страной льда и ночи, страной ужаса и смерти».
Велик и во многом безымянен мартиролог этого пути смельчаков, авантюристов, капитанов полярной удачи.
